Антон Антонов-Овсеенко - Портрет тирана

Под стать мертвой Ставке — пустозвонный Государственный комитет обороны, учрежденный 30 июля под председательством вождя-дезертира: Молотов, Ворошилов, Маленков, Берия.

Эти лица числились по ведомству ПБ. Но организовать оборону государства они были способны не более чем исполнить па де катр в «Лебедином озере»…

Началась большая война, самая губительная в истории планеты война. И что же? Хозяин ставит во главе обороны четырех человек, лишенных малейшего признака интеллекта. Тупоголовый Молотов представлял в ГКО правительство. Бывший луганский слесарь Ворошилов, давно сменивший рабочую косоворотку на мундир камер-лакея, олицетворял вооруженные силы. За присяжным писарем Маленковым, дворцовым интриганом, стоял секретариат ЦК. Замыкал квартет главарь тайной полиции Берия. Этот освоил ремесло убийцы, не утруждая себя наукой. Он представлял органы кары и сыска.

Абсолютная некомпетентность и безволие руководства в начале войны — это преступление история тоже запишет на лицевой счет Сталина.

Пока Вождь трусливо прятался от людей, Берия с Маленковым с искренним увлечением подпиливали наследное кресло под Ждановым. Они подготовили его перевод-возвращение в обреченный Ленинград. Для Андрея Жданова, фаворита Сталина, не найдется места и в обновленном составе ГКО.

А Ленинград был действительно обречен. За первые десять дней военных действий потеряно все морское побережье — до Таллина. Верховное командование сделало, казалось, все, чтобы обратить это поражение в катастрофу.

Ни ресурсов, ни резервов, ни связи… А из Москвы сыпались приказы — один другого нелепее. И если бы не героизм защитников Ленинграда, город еще в июле был бы сдан. Целый месяц держалась Лужская линия. Погибли все отряды народного ополчения. Что они могли противопоставить немецким танкам, орудиям, самолетам? Что — кроме собственных жизней?

Сталин ревниво следил за соблюдением партийной субординации и жестоко подавлял любую инициативу. Сколько дельных планов и предложений было им отвергнуто только потому, что они исходили «не от тех» людей. Узнав о том, что в Ленинграде образован Совет обороны, Сталин набросился на Жданова и Ворошилова:

— Почему без ведома генсека? Почему сами не вошли в Совет?

Август шел к концу. Немцы почти окружили Ленинград, но командование ничего не сделало для эвакуации. В город прибыла правительственная комиссия: Молотов, Маленков, Косыгин, маршалы Жигарев, Воронов, адмирал Кузнецов. Решалась судьба Ленинграда — сдавать или удерживать.

Когда иссякли последние надежды, и Сталин увидел, что и Георгий Жуков не в состоянии ничего сделать, он решил взорвать город. Не только укрепления и заводы, а весь город, с его бесценными архитектурными ансамблями. Гитлер тоже собирался стереть Петербург с лица земли [218] Секретное указание от 7 октября и приказ Верховного командования № 44-1965/41. .

Полное совпадение желаний.

Недолго продержал Сталин на Ленинградском фронте Жукова. Как только стало известно о стремительном продвижении немецких бронетанковых сил к Можайску (5 октября) Сталин отозвал Жукова в Москву и поручил ему Западный фронт. Но фронта уже не существовало. Немцы окружили четыре армии (19, 20, 24, 32) и шли на Москву, не встречая серьезного отпора. Данных оперативной разведки было предостаточно, однако Кремлевский Стратег не сумел определить направление немецкого наступления и принять ответные меры. Потом вину за этот гибельный просчет Сталин переложит на Ставку…

Москва могла пасть в любой день. Началась паника, стихийная эвакуация столицы.

Ну, а Сталин? Вождь, естественно, бежал одним из первых. Нынешние «историки» скрывают этот весьма прискорбный факт.

В 1975 году журнал «Вопросы истории» опубликовал воспоминания А. Шахурина, бывшего министра авиационной промышленности. Он описал свой визит на кремлевскую квартиру Сталина 16 октября 1941 года. Ему запомнились «справа по стене» пустые книжные шкафы. Хозяин спросил у присутствующих: «Как дела в Москве?» И когда ему обрисовали нерадостную картину паники, — транспорт встал, магазины, лечебные учреждения закрыты, в банке нет денег — Сталин заметил: «Ну, это еще ничего. Я думал, будет хуже…» [219] «Вопросы истории», 1975, № 3, с. 142. .

Все достоверно. Но такой разговор мог иметь место не 16 октября, а только 19-го, когда Сталин решил на время вернуться в столицу.

Здесь тоже было создано народное ополчение.

…Давно ли повсюду распевали эту песню? А ныне, ученых, артистов, музыкантов, пенсионеров и мастеров спорта, подкрепленных рабочими оборонных предприятий, послали в лютые морозы — без теплой одежды — против танков и минометов. В декабрьских боях под Москвой сложили головы два миллиона защитников.

Сталин отдал командование на откуп партийным функционерам — Жданову, Маленкову, Мехлису, Щербакову и бездарным служакам — Тимошенко, Ворошилову, Буденному. То были уникальные по некомпетентности люди Гитлер мог бы без помех уже в октябре овладеть обеими столицами — старой и новой. Но фюрер явно не сумел верно оценить сложившуюся ситуацию.

Первые же недели войны показали сколь вредоносно единодержавие, к каким катастрофам может привести предельная концентрация власти. Но эта же гибельная особенность сталинской системы позволила устоять там, где вряд ли какое еще государство могло бы устоять. Удивительная диалектика истории. И она осуществилась в огромной стране — в российских просторах было куда отступать уцелевшим армиям.

В ходе войны генсек, известный как окаменевший ортодокс, проявил редкостную политическую гибкость. Неожиданно его держава оказалась способной сотрудничать со всеми — с вчерашними «врагами народа» (если они могли изобрести нечто полезное), и с империалистами (если они давали деньги, продовольствие, технику, войска), и с древними царями (если они в прошлом успешно отражали иноземцев), и — с самим господом Богом — в лице православной церкви. Сталин лично, коль немцы угрожали покончить с его личной диктатурой, готов был сотрудничать с Сатаной (если бы тот объявился), — лишь бы удержать власть.

Искоренитель веры, неутомимый гонитель верующих, пославший на гибель тысячи священников, стал заискивать перед церковью. Генсек не только вернул из лагерей множество архиереев, он разрешил открыть духовные семинарии, академию и учредил Совет по делам русской православной церкви. Под эгидой НКВД, разумеется. Уголовник заключил с церковью конкордат и создал орган управления, в который вошли на равных со священниками агенты тайной полиции. Так творчески, своеобразно применил генсек ленинский завет отделения церкви от государства.