Антон Антонов-Овсеенко - Портрет тирана

В декабре 1923 года пленум ЦК встал на ленинскую позицию. Сталин, естественно, с большинством. Через полгода в докладе об итогах XII съезда партии он уже выдает себя за извечного поборника незыблемости монополии внешней торговли: «Кардинальное значение монополии внешней торговли не нуждается в новых доказательствах» [43] И.В. Сталин, т. 6, с. 247. .

Ленина уже нет в живых. Незадолго до смерти он, не полагаясь на Сталина, просил Троцкого не ослаблять давления на противников монополии.

Апрель двадцать третьего года принес Сталину предсъездовские тревога: на XII партсъезде будет обнародовано ленинское письмо «К вопросу о национальностях или об „автоматизации“.

Прошел год как Сталин занял высокий пост в партии. Конечно, генеральный секретарь всего лишь первый в Секретариате ЦК, он не определяет политику партии и государства. Сталин еще глядит на мир из-под ладоней Зиновьева и Каменева и не покушается на их авторитет. И все же пост генсека для него — единственный ход к власти. Надо удержаться!

Ленин уже не встанет, это ясно. Но если на съезде зачитают его письмо, начнется громкая дискуссия, и сталинское предложение объединить все республики под эгидой РСФСР, на правах автономии, будет провалено. Тогда его, Сталина, могут даже в состав ЦК не избрать… Выход подсказала история. Коба где-то вычитал о французском изобретении — сеньерен-конвенте, совете старейшин. Да, да, учредить совет, ознакомить его с опасным письмом и тем ограничиться. А чтобы надежнее заблокировать ленинцев, надо поставить на заседании съезда председателем своего человека, из авторитетных. Такой спасительный план измыслил генсек. Остальное — дело техники, партийной техники…

„…в интересах упорядочения организационной работы съезда и обеспечения наилучших условий информации делегатов“ пленум ЦК создал сеньерен-конвент XII съезда РКП(б) [44] Стенографический отчет XII съезда, 1968, с. 768. .

Решение пленума ЦК состоялось 15 апреля 1923 года. На следующий день, получив из секретариата Ленина письмо об автономизации, генсек на совещании старейшин-делегатов съезда провел еще одно решение — не оглашать ленинский документ на съезде, но ознакомить с его содержанием делегации. По желанию делегатов. (Ну, грузинская делегация пожелала. А еще кто?..)

Состав президиума съезда был подобран и обработан в нужном генсеку духе. В нужный час на сцену вышел нужный человек — им оказался все тот же Каменев. Он председательствовал на заседании при обсуждении национального вопроса.

Первым в прениях выступил Мдивани. Он хотел было опереться на ленинское письмо, но председатель не позволил цитировать этот документ.

Председательствующий:

— Товарищ Мдивани, нужно слушаться председателя. Вы сами решили, что письмо это будет сообщено делегациям и здесь опубликовываться не будет.

Мдивани:

— Я не публикую, а только места цитирую.

Председательствующий:

— Сумма мест и есть опубликование. Если вы намерены придерживаться общего нашего решения, которое принято в общих интересах партии, то я просил бы воздерживаться от действительного опубликования того, что мы решили не опубликовывать.

Мдивани:

— Значит, я должен рассчитывать на свою память, а не на заметки, которые я сделал [45] XII съезд, с. 496–497. .

Каменев не поленился еще раз остановить Мдивани. Те окрики — предупреждение следующим ораторам. В который раз Каменев услужливо подставил свою мягкую спину под сталинский сапог. Подставил, все еще наивно полагая, будто он направляет и всегда будет направлять шаги начинающего генсека…

Ленин отсутствовал, некому было одернуть ловких политиканов и расколдовать скованную „дисциплиной“ сонную толпу делегатов… Троцкий тоже дремал. Следовало дать бой Сталину именно на этом съезде. Но Лев проспал удобный для прыжка момент.

С докладом по национальному вопросу выступил Сталин. Признать свои ошибки? Дать марксистский анализ критической ситуации? Не для этого поднялся на трибуну генсек. Он говорит о международном значении национального вопроса, о его классовой сущности, об опасности великодержавного шовинизма и о доверии рабочих и крестьян ранее угнетенных народов — о чем угодно, только не о своих ошибках.

Сталин декларирует принцип полной добровольности в союзе народов и — ни слова об административно-партийном насилии над народами Грузии и соседних республик. Он пытается теоретизировать, как всегда в стиле наукообразного примитива, но при этом тщательно обходит молчанием высказывания Ленина, его последнее письмо. Генсек упоминает „товарищей уклонистов“ из Грузии („их так называют“ — стыдливо отмечает в скобках Коба) и доказывает, что если Грузия отколется от Закавказской Федерации и „прямо“ присоединится к Союзу, то она займет… привилегированное положение. Доказательства главный специалист по национальному вопросу приводит школьные — от географии.

Итак, — никакой самокритики, шельмование мифических „чиновников“ и националистов Закавказья, замалчивание ленинских документов, демагогическая пыль в глаза. И все же нашлись ленинцы, сумевшие за пыльным облаком разглядеть политическое трюкачество.

Николай Бухарин показал, как Сталин, приравняв великодержавный шовинизм к национализму, взял под обстрел только местный национализм.

Николай Скрыпник разоблачил попытки установить некую „среднюю линию“ при решении национального вопроса (вспомним „среднюю линию“ периода Бреста, поддержанную Сталиным). Особо он отметил сталинскую манеру предъявлять встречный иск — дескать, „сначала преодолейте свой собственный национализм“ [46] XII съезд, с. 525. .

У Сталина оставалась еще одна возможность признать свои ошибки или хотя бы попытаться опровергнуть сторонников Ленина. Но он использовал заключительное слово лишь для того, чтобы опорочить оппонентов, припомнив им прежние партийные „грехи“. Бухарину он, походя, приписал… непонимание сути национального вопроса. Вслед за этим генсек обвинил целую группу, во главе с Бухариным и Раковским, в чрезмерном раздувании значения национального вопроса, из-за чего они де „проглядели вопрос социальный — вопрос о власти рабочего класса“ [47] XII съезд, с. 596. .

Все неугодные ему места, включая диалоги Каменев — Мдивани, генсек из стенограммы 1923 года изъял. А его наследники позаботились о том, чтобы и в таком усеченном виде стенограмма XII съезда не переиздавалась — вплоть до 1968 года.

По поводу „исчезнувших“ ленинских документов, таких как речь вождя на партийной конференции 1919 года (о национальном вопросе), делегат А.Я. Яковлев заметил: „Это пропавшая грамота“. Теперь вот — замалчивание письма Ленина об автономизации. „Боюсь, чтобы не было еще одной потерянной грамоты“, — добавил Яковлев [48] XII съезд, с. 546. .