Антон Антонов-Овсеенко - Портрет тирана

Сколько их, потерянных грамот, на совести Сталина…

Какие цели преследовал Сталин в национальной политике? Внедрить в партийную практику методы насилия. Добиться безусловного повиновения всего партийного аппарата, в центре и на местах, воле генсека. Саботировать ленинские установки и непрестанно нервировать больного вождя. Обостряя столкновения, провоцируя протесты, выявлять политических противников, конкурентов в борьбе за власть, брать на заметку (и на прицел!) их сторонников. Подбирать себе подручных, проверять и натаскивать их „в деле“. Так что о национальной политике в сталинской интерпретации можно говорить лишь как об одном из средств концентрации власти в его руках и — подавления всякого инакомыслия.

XII съезд не прошел гладко. Правда, Сталину удалось вывернуться — большими и хитрыми трудами. Иногда генсека подводили к самому краю пропасти, заставляли даже заглянуть туда. Он сидел в президиуме, скрывая под маской бодрой невозмутимости внутреннюю дрожь — вдруг его „забойщики“ отступятся?

Генсек осатанел. Он решил взять реванш и переломить ход дискуссии — вопреки решению съезда о борьбе с великодержавным шовинизмом. Если бы ленинцы знали, что Сталин задумал превратить страну в казарму. Если бы они знали, что ему все равно какими средствами будет осуществляться его голубая мечта — через великодержавный шовинизм, массовые казни или массовые танцы…

Если бы они знали! Тогда и Николай Бухарин вряд ли встал на защиту „нашего дорогого друга, товарища Кобы Сталина“… [49] XII съезд, с. 564.

Но ревизовать решения съезда, открыто выступать против Ленина — это не амплуа Сталина.

…Работал в коллегии наркомата по делам национальностей М.Х. Султан-Галиев. Работал энергично и Сталин ему доверял. И решил Султан-Галиев выступить с пропагандой решений XII съезда по национальному вопросу и ленинского „Письма к съезду“. Неосторожный товарищ был. Сталин ударил неожиданно. По его указанию ГПУ установило за Султан-Галиевым специальное наблюдение — агентурное и по линии связи (почта, телефон). И попал член правительства под колпак органов сыска и кары.

С первых лет советской власти эти органы находились под контролем партии. Став генсеком, Сталин начал — задолго до большого террора — подводить Лубянку под свой личный контроль.

Прошло три месяца после ХII партсъезда, и вот ЦК созывает расширенное совещание с участием актива национальных республик. Оно длилось четыре дня, с 9 по 12 июня, и все четыре дня участники совещания упоминали Султан-Галиева, критиковали Султан-Галиева, проклинали Султан-Галиева. Ответить он не мог: перед созывом совещания его арестовали за… контрреволюционную деятельность.

Материалы совещания пролежали в ожидании света более полувека. Что же происходило на этом секретном совещании? Сначала — доклад от ЦКК Валериана Куйбышева об „антипартийной и антигосударственной деятельности Султан-Галиева“. Не доклад от имени Политбюро или ЦК о реализации решений партсъезда по национальному вопросу, а полицейский окрик контрольной комиссии.

Задумав этот административный трюк, Сталин предвидел возможные возражения членов ЦК. Поэтому и Куйбышев, и председательствующий на совещании Каменев (опять он!), и представитель татарских большевиков Ибрагимов не забыли упомянуть о революционных заслугах обвиняемого, сослались на авторитет, которым он пользовался в татарской республике… Зачем же сразу — к стенке? Пока достаточно ошельмовать товарища Султан-Галиева, пустить в ход политическую этикетку „султан-галиевщина“, потолковать о „националистическом уклоне, переходящем в измену“, напомнить, к слову, об исключении трехсот „уклонистов“, — этого за глаза хватит, чтоб запугать строптивых нацменов. И еще одну задачу поставил перед собой Сталин — дискредитировать Ленина и его письмо. Нашлись исполнители. Первый — Дмитрий Захарович Мануильский, человек вполне безвольный и к тому же достаточно известный в партии. Мануильский взялся поучать делегатов нацменьшинств — надо де извлечь из „дела Султан-Галиева“ урок: не задумываясь о великодержавном шовинизме, активно бороться с местными националистическими уклонами, — точно в соответствии с антиленинской установкой генсека. Нет, Мануильский не против решений XII съезда, он даже готов приветствовать их. Жаль только, что они, эти решения, развязали на местах „национальную стихию“. Нельзя же, товарищи, превращать решения съезда в некую „хартию вольностей“ для нацменьшинств!..

Старый большевик Мануильский добросовестно исполнил свою сольную партию в сталинском оркестре.

Генсек подобрал ему выразительный аккомпанемент — выступление Сеид-Галиева, земляка арестованного „уклониста“. Получился веселенький административный спектакль в азиатском вкусе.

В резолюции ЦКК говорится о том, что великодержавный шовинизм вызывает в национальных районах нежелательную реакцию.

Сеид-Галиев:

Если это место неудобно выбросить, то… надо подчеркнуть, что это не реакция, а результат природного национализма»…

Что касается письма Ленина к съезду, то оно, по мнению оратора, обросло слухами, ’'неверными толкованиями, но по содержанию это письмо «ужасного ничего не представляет». (Смех в зале).

Зачем Сталин выпустил на сцену этого скомороха? Из сообщений агентуры он знал: Сеид-Галиев жаждет свести личные счеты с Султан-Галиевым. В ходе реализации продразверстки в Татарии Сеид-Галиев допустил вопиющее неравенство при обложении русских и татар. И когда недовольные восстали, Сеид-Галиев объявил это восстание… контрреволюционным (как все-таки быстро провинция усваивала новые сталинские методы!). По настоянию Султан-Галиева неумелого администратора отозвали из Татарской республики. Теперь, на совещании, обиженный мог без помех отыграться на Султан-Галиеве.

Характерный штрих: подготавливая резолюцию ЦКК, сталинская команда не позаботилась об анализе причин возникновения «султан-галиевщины»: местная обстановка, личность «уклониста», — все осталось за рамками резолюции. Зато использовать против арестованного коммуниста его личного врага генсек не забыл.

Но как бы тщательно Сталин не подготовил совещание-спектакль, предотвратить критические выступления и он не смог. Акмал Икрамов упрекнул ЦК в отсутствии подлинной идейно-воспитательной работы на национальных окраинах, в увлечении циркулярами. Михаил Фрунзе разоблачил маневр с докладом ЦКК, позволившим сместить акцент в сторону «формально-юридическую». Он обратил внимание на стремление раздуть «дело Султан-Галиева» в ущерб главному — борьбе с великодержавным шовинизмом. Фрунзе призвал партию взять в свои коммунистические руки инициативу реальной и фактической помощи делу национального возрождения отсталых народностей.