Антон Антонов-Овсеенко - Портрет тирана

В 1960 году Морис Торез, генеральный секретарь ЦК французской компартии, приехал в Москву. На столе у Хрущева папка с выводами комиссии ЦК. Присутствует ответственный сотрудник.

Торез: — Никита Сергеевич, прошу вас, не отменяйте все процессы сразу. Ведь после XX съезда вашей партии, когда разоблачили преступления Сталина, из французской компартии вышло 48 тысяч членов…

Хрущев: — И нечего о них жалеть, если они состояли в компартии лишь ради «генералиссимуса» Сталина…

Торез: — Но все же прошу вас объявлять об отмене не всех процессов вдруг, а хотя бы одному в месяц.

Хрущев: — Но почему? Всем давно известно, что эти процессы были «липовыми». С ними надо раз навсегда покончить. От этого мы только выиграем в общественном мнении.

Торез: — О том, что эти процессы сфабрикованы, лидеры социалистических партий знали еще в двадцатые-тридцатые годы. Все эти инспирированные тайные свидания советских партийных деятелей с Троцким западная печать опровергала без труда и весьма оперативно — на другой же день после лживых публикаций московских газет. Все знали, что Бухарин не был японским шпионом, а Зиновьев не убивал Кирова.

Хрущев: — Вот здесь материалы комиссии, из которых видно, что Киров убит по указанию Сталина.

Нет, липовые процессы мы отменим все. Все сразу и без лишних проволочек!

Но Хрущев недооценил силы сталинской оппозиции. На него давили неустанно. В дело пошло все — и клевета на старых коммунистов, и запугивание, и уговоры…

«Если отменить процессы, народ может неправильно понять нас… Подумайте, Никита Сергеевич, как это отразится на международном коммунистическом движении… Помните, что Ленин завещал? Побойтесь Бога, дорогой Никита Сергеевич!..»

И Хрущев уступил.

После XXII съезда старые коммунисты упрекали Первого секретаря:

— Вы обещали отменить все процессы и обнародовать материалы, изобличающие подлинного убийцу Кирова…

— Нет, сейчас никак нельзя. Сделаем, конечно, но лет через пятнадцать.

Все материалы расследования сталинских преступлений были сданы в архив.

…Сложилась иррациональная ситуация: из двадцати двух осужденных на процессе Бухарина 1938 года более половины реабилитировано. Но сам процесс не отменен.

До сих пор не удостоены посмертной реабилитации Рыков, Томский, Бухарин. И поныне со всех партийных трибун гремит сталинская клевета в адрес «врагов» и «буржуазных наймитов».

Видные партийные деятели Стасова, Карпинский и Катанян просили XXII съезд восстановить в партии честное имя Бухарина. Их голос не был услышан. О реабилитации Бухарина просили руководители ряда зарубежных компартий. Их даже не удостоили ответа.

Вдова А.Г. Шляпникова, соратника Ленина, провела в лагерях 18 лет, но никак не могла добиться реабилитации. Старые большевики обратились к члену Президиума ЦК В. Подгорному.

— Что же это получается? По «советской линии», то есть в рамках УК, Шляпникову оправдали. А в партии не восстановили. КПК постановила: «Отказать за давностью».

Подгорный обещал помочь в оформлении персональной пенсии, а по делам партийным посоветовал обратиться еще раз в КПК.

«Вопрос о восстановлении в партии еще не созрел», — ответили Шляпниковой.

…Через два месяца Шляпникова скончалась. Ее дочь позвонила в КПК и сказала: «Вопрос вполне созрел: вчера маму похоронили».

Зачем все-таки было добиваться восстановления в партии, если реабилитация не дает никаких гарантий от посмертной травли? Если переживших лагеря подвергали потом унизительным гонениям?

По настоянию Молотова и Кагановича реабилитированным коммунистам вручали партбилеты с пометкой о перерыве в стаже с 1937 по 1954 годы. Тем, кто пытался протестовать, они отвечали с цельнодутой принципиальностью:

— Какую партийную работу вы вели в тюрьме?

Между прочим, своей жене Полине Жемчужиной Молотов не забыл устроить «нормальный» партбилет, без перерыва в стаже.

Пусть только никто не думает, что против подлинной реабилитации стояли одни лишь подручные усопшего генсека. В борьбу за неправое дело включилась широкая сталинская общественность.

…Поэта Павла Васильева истребили в двадцать шесть лет. По чьему доносу — нам неизвестно. В Органы часто пописывали и Ермилов, и Ставский, и Фадеев, и Безыменский…

Реабилитировать Васильева удалось с трудом. Нашлись противники.

Самый ярый из них — поэт Безыменский.

Михаил Петрович Якубович, правнук декабриста А.И. Якубовича, был активным участником революции. С 1930 по 1941 годы сидел в тюрьме. Затем, после нескольких месяцев пребывания на «свободе», вновь заключен в тюрьму. В 1956 году реабилитирован, но лишь по второму делу. По первому, — так называемому «Союзному бюро», Якубовича не оправдали.

О его невиновности знали все: и Крыленко, выступивший обвинителем на процессе меньшевиков в 1931 году, и Микоян, у которого Якубович работал прежде в аппарате. Спустя тридцать семь лет, в 1967 году, они встретились в Москве.

Микоян передал заявление Якубовича генеральному прокурору. Но Руденко понадобилась санкция Политбюро. Там отказали.

«В ЦК считают, — сказал Микоян Якубовичу, — что сейчас неподходящее время для пересмотра политических процессов. И для новых реабилитаций — тоже».

В пенсии старому каторжанину ЦК отказал. Тогда Микоян договорился о выплате Якубовичу пенсии с Кунаевым, первым секретарем ЦК Казахстана…

…Что сказал бы Чернышевский по поводу этакой «реабилитации»? Во время астраханской ссылки, в 1889 году, его посетил Л.Ф. Пантелеев. Он сообщил ссыльному, что Салтыков-Щедрин написал книгу «Пошехонская старина». Чернышевский удивился: — Что это вздумалось Михаилу Евграфовичу поднимать такую старину… Не понимаю, кому это может быть интересно.

«Лет десять назад, — ответил Пантелеев, — Михаилу Евграфовичу, вероятно, и в голову не приходило, что он сделается летописцем „Пошехонской старины“. Но времена значительно изменились: что считалось навсегда похороненным, да еще с печатью заклеймения, то вдруг стало предметом реабилитации, даже идеализации…» [277] Л. Ф. Пантелеев. Воспоминания. М., 1958. 372

Процесс реабилитации, подобно процессу «разоблачения» Сталина, имел свой прилив и отлив. «Неподходящее время», «Неловко перед Западом», «Что люди скажут?»…

Удобные формулы. Подстать канцелярским столам, где они родились.

Одна формула мне особенно памятна: «Москва не резиновая».

Так мне ответил секретарь Исполкома Моссовета Пегов, когда я, уже реабилитированный, бил ему челом о прописке в Москве.

Попасть к нему на прием было почти невозможно. Это было еще труднее, чем приобрести без очереди дефицитный товар.

…Я родился в Москве, закончил здесь институт. В Москве меня арестовали. Теперь, согласно постановлению Совета Министров, имею право на жилье в столице.