Кирилл Столяров - Палачи и жертвы

Так вот, со всей ответственностью берусь утверждать, что в деле Берии и других есть лишь первый признак, тогда как оставшиеся два не подкреплены сколько–нибудь вескими доказательствами, подразумевая под этим не только намерение реставрировать капитализм в СССР, но и само стремление захватить власть путем переворота. Какого числа, в каком месяце и в каком году Берией намечался день мятежа? Кто готов был участвовать в нем? Какие силы собирались для этого использовать? Не ищите ответов на названные вопросы — в материалах дела Берии их нет.

В действиях Берии после смерти Сталина просматривалось лишь желание расширить сферу своего влияния, потеснить соперников, однако для обвинения в заговоре это, конечно, не довод.

Ни обвинительное заключение, ни приговор по данному делу не называют доказательств того, что Берия сотрудничал с иностранной разведкой до момента разоблачения и ареста, если не считать утверждений, будто он, например, «выручил английского шпиона Майского, приказав прекратить следствие по его делу». Вздорность подобного обвинения очевидна, ибо посол СССР в Великобритании, а затем заместитель наркома иностранных дел СССР академик И. М. Майский давно и полностью реабилитирован.

Столь же бездоказательно и обвинение в том, что Берия сеял вражду и рознь между народами Советского Союза. Из материалов дела усматривается, что с весны 1953 года Берия выдвигал на руководящие должности в системе МВД на Украине, в Белоруссии и в Прибалтике преимущественно национальные кадры и требовал, чтобы новые руководители непременно владели языком народа той республики, где они работают. Разве это означало сеять рознь и подрывать дружбу с русским народом?

Совсем уж абсурдно, с точки зрения закона, выглядит утверждение, будто Берия и его подчиненные занимались «шпионажем для захвата власти». Уголовным кодексом предусмотрена такая форма измены Родине, как шпионаж, т. е. передача, равно как похищение и собирание с целью передачи иностранному государству, иностранной организации или их агентуре сведений, составляющих государственную или военную тайну. Судом признаки состава этого преступления не установлены, да и обвинения по статье 58–6 УК РСФСР (в редакции 1926 года) осужденным не предъявлялись и не вменялись.

Обвинение Берии в совершении террористических актов против преданных Коммунистической партии и народу политических деятелей объективно нуждается в переосмыслении в свете целого ряда вновь открывшихся обстоятельств, начиная с выступления Н. С. Хрущева на XX съезде КПСС и кончая выводами Комиссии Политбюро ЦК КПСС по дополнительному изучению материалов, связанных с репрессиями, имевшими место в период 30–40–х и начала 50–х годов.

«…Болезненная подозрительность привела его (Сталина. — А. К.) к огульному недоверию, в том числе и по отношению к выдающимся деятелям партии, — говорил Н. С. Хрущев делегатам XX съезда КПСС. — Имея неограниченную власть, он допускал жестокий произвол. Когда Сталин говорил, что такого–то надо арестовать, то следовало принимать на веру, что это „враг народа“».

На множестве примеров удалось установить, что ни один из руководителей партии и старых большевиков не арестовывался без личного указания Сталина, который ревниво следил за тем, чтобы Ягода, Ежов и Берия не превышали своих полномочий. В этом смысле показателен такой факт, как расстрел 8 сентября 1941 года в Орловской тюрьме 161 политического заключенного, в том числе Христиана Раковского, Марии Спиридоновой, Валентина Арнольда, Петра Петровского, Ольги Каменевой и других. Долгое время считалось, что их расстреляли по распоряжению Берии. А что оказалось на самом деле?

В апреле 1990 года Главная военная прокуратура закончила следствие, в ходе которого было обнаружено, что применение высшей меры наказания к 170 заключенным, разновременно осужденным к лишению свободы за контрреволюционные преступления, предписывалось постановлением от 6 сентября 1941 года № 634 сс, подписанным Сталиным как Председателем Государственного Комитета Обороны. Правда, Берия был причастен к этому — он направил Сталину письмо со списком на 170 фамилий и заключением: «НКВД СССР считает необходимым применить к ним высшую меру наказания…» Но, зная повадки Сталина, нельзя исключать, что это письмо Берии появилось по инициативе «Хозяина».

Вина Берии от этого не становится меньше, все равно он в крови с головы до ног. Но квалификация его преступных деяний должна быть иной — она уже не может основываться на статье 58–8 УК РСФСР (в редакции 1926 года), ибо неправомерно говорить о терроре с контрреволюционным умыслом, если уничтожение ни в чем не повинных советских граждан производилось Берией и его подручными по прямому указанию главы государства. В данном случае преступления Берии и других осужденных подлежат квалификации по статье 193–17 п.«б» УК РСФСР тех лет, где за систематическое злоупотребление властью, повлекшее за собой особо тяжкие последствия, тоже предусмотрен расстрел.

Считаю своим долгом отметить, что вновь открывшиеся обстоятельства лишь дополнительно высветили ошибки и натяжки в приговоре по делу Берии и других, в то время как наиболее серьезные из них были очевидны и прежде. Чем же объяснить, что крупнейшие наши юристы–практики под руководством Р. А. Руденко предъявили обвинение, не подкрепленное надлежащими доказательствами?

Ответ лежит на поверхности — еще до начала предварительного следствия были обнародованы постановление июльского (1953) Пленума ЦК КПСС и Указ Президиума Верховного Совета СССР, в которых содержалась не только политическая, но и правовая оценка содеянного Берией. Иными словами, партийное и государственное руководство сознательно предопределило приговор по делу Берии, не считаясь с исключительной в этой сфере прерогативой суда, казалось бы, гарантированной статьями 102 и 112 действовавшей Конституции СССР. В прокрустовом ложе казарменного социализма юристам в таких случаях оставалось облечь решение высших органов власти в благопристойную упаковку акта правосудия. Впрочем, в духе таких отношений с властью воспитывала юридические кадры почти вся правовая наука, рождавшая когорты обладателей ученых степеней за наукообразное обоснование любых поступков политических лидеров.

Больше всего на нашей грешной земле Берия любил власть и женщин. Что у него стояло на первом месте, а что на втором, я, ей–богу, затрудняюсь сказать. Судя по всему, обе пламенные страсти Лаврентия Павловича сосуществовали на равных правах.

Возникает вопрос — было ли у него время думать о женщинах? Насколько я понял, Берия думал о них всегда и везде, даже на заседаниях Политбюро ЦК КПСС. Иначе как объяснить тот факт, что в перерывах он выходил из кабинета Сталина и по телефону Поскребышева заказывал женщину с доставкой на дом. Так бывало не раз и не два, поэтому уместно говорить не об исключении из правила, а о самом правиле.