Кирилл Столяров - Палачи и жертвы

В 1921 году Церетели поступил в рабоче–крестьянскую милицию и вскоре возглавил там отдел по борьбе с бандитизмом. Именно здесь, обнаружилось его поразительное, вошедшее в легенду бесстрашие. Достоверно известно, что Церетели никогда не прятался за чужую спину, лично проводил наиболее опасные операции и обезвредил множество отпетых бандюг. Правда, буйный нрав однажды едва не подвел его: в ресторане малость подвыпивший Шалва Отарович повздорил с каким–то гражданином и сгоряча пристрелил обидчика. Обычно за убийство привлекают к уголовной ответственности, но тогда все спустили на тормозах: органы ЧК — ГПУ республики возглавлял Берия, не посчитавший нужным отдать под суд ценного работника.

В 1938 году Берия был переведен в Москву на должность первого заместителя Ежова и взял с собой десяток особо доверенных сотрудников, в том числе начальника республиканской милиции Церетели. В НКВД СССР Шалва Отарович стал заместителем начальника 3–го спецотдела, занимавшегося в основном арестами и обысками. Зная способности Церетели, Берия, разумеется, не загружал его мелкой текучкой и поручал только серьезные дела. Так, Шалва Отарович вместе с Берией арестовывал наркома Ежова, а вместе с Панюшкиным и Сумбатовым—Топуридзе — замнаркома внутренних дел Фриновского. Он же брал под стражу молодого Кедрова, осмелившегося — бывают же чудаки! — написать Сталину о произволе Берии.

Известно, что в ходе обысков у арестованных пропадали антикварные вещи, деньги, монеты царской чеканки, дамские украшения из золота и драгоценных камней. Шалва Отарович знал много таких случаев и относился к алчным сослуживцам с ледяным презрением. Как–то на следствии его спросили, был ли он знаком с Богданом Кобуловым, правой рукой Берии. «Это очень грязный тип, способный на гадкие дела, — брезгливо ответил Церетели. — Жадный и властолюбивый. Он присваивал вещи осужденных к расстрелу…» С точки зрения Шалвы Отаровича, большей мерзопакости, чем Кобулов, земля не рождала.

Словом, аресты и обыски были для Церетели занятием второстепенным, тогда как главным — так называемые специальные операции, о которых речь впереди.

В 1941 году Церетели был назначен первым заместителем наркома внутренних дел Грузии и отбыл обратно в Тбилиси. Это отнюдь не означало, что Берия отказался от его услуг. Напротив, как только возникала необходимость в надежном человеке, Берия тотчас вспоминал о Церетели. Например, Церетели выезжал в Иран для организации охраны Сталина в период Тегеранской конференции.

После войны Шалва Отарович работал заместителем министра госбезопасности Грузинской ССР и никогда не конфликтовал с Рапавой. Когда же на место Рапавы пришел Рухадзе, между ними сразу же начались распри — Рухадзе обожал подхалимаж, а Церетели не выказал и намека на подобострастие. Но до драки не дошло — считая, что с такими подонками, как Рухадзе, нельзя дышать одним воздухом. Шалва Отарович бесхитростно написал об этом сразу в четыре адреса: Сталину, Берии, Абакумову и Чарквиани. Немедленно последовал вызов в Москву, самый вежливый прием в Кремле и на Лубянке и, в итоге, новое назначение — заместителем министра внутренних дел Грузии по войскам. Это, кстати, был единственный случай, когда Церетели обратился с личной просьбой. Других поводов для просьб у него не было — его устраивало то, что он имел, а на большее он не претендовал.

Не обходили Шалву Отаровича и при распределении наград. За беспорочную службу его грудь украсили четырнадцатью орденами, среди которых был орден Ленина, семь орденов Красного Знамени, орден Трудового Красного Знамени, орден Суворова 2 степени, ордена Отечественной войны 1 и 2 степени, орден Красной Звезды, а также орден «Знак почета».

А теперь, располагая сведениями об основных вехах жизненного пути генерала Церетели, вернемся в 1953 год и проследим за событиями, развернувшимися в Москве. С аэродрома Шалва Отарович прямиком явился в приемную генерала армии Масленникова и попросил аудиенции. Однако Масленников не принял Церетели, сославшись на крайнюю занятость. А на следующий день в Министерстве внутренних дел СССР открыто заговорили об аресте Берии. Это известие поразило Шалву Отаровича в самое сердце. Выходит, он опоздал! Опоздал, понятно, не по своей вине, но что это меняет? В решающий момент рядом с батоно Лаврентием не оказалось верного человека, и подлые враги одолели его! Эх, если бы Берия вызвал его хоть на день раньше и дал ему десяток–другой хватких оперативников…

Генерал армии Маслеикиков напрочь отказался принять Церетели. И другие генералы 22 версту обходили Шалву Отаровича, как прокаженного. Тогда он, недолго думая, подал рапорт на имя нового министра внутренних дел СССР Круглова и попросился в запас. Сожалеть ему было не о чем — не таков он, Церетели, чтобы чего–то домогаться. Раз с ним не захотели иметь дело, ему, человеку чести, не о чем толковать с обидчиками!

Возвратившись в Тбилиси, Церетели сдал дела и, став пенсионером, спокойно прожил дома месяц с небольшим. Ждал он ареста или нет — трудно сказать, но когда 13 августа ему внезапно предъявили ордер, на его лице не дрогнула ни одна жилка. Спешно этапированный в Москву, Шалва Отарович явился для следователей сущей находкой: он совершенно не умел лгать и на прямо поставленные вопросы всегда давал правдивые ответы. А если его пытались унизить, он невозмутимо говорил то, что думал. Однажды его спросили, как он, безграмотный человек, мог занимать руководящие должности в органах ВЧК — ОГПУ — НКВД. «Не мне судить о степени собственной грамотности, — ровным голосом ответил Церетели. — Но одно знаю точно — чекистом я был грамотным».

Спросят — ответит, и все, дальше от него слова не дождешься. Поэтому о специальных операциях, в которых участвовал Церетели, впервые услышали от других арестованных.

С Рапавой мы, если помните, расстались в первых числах 1953 года в кабинете генерал–полковника Кобулова, где изнуренный семнадцатимесячным тюремным заключением Авксентий Нарикиевич узнал, что его освобождают из–под стражи и назначают министром госконтроля Грузинской ССР. Не столь уж сложно представить себе его тогдашнее состояние — ведь он вновь свободен и без промедления приобщен к власти. Значит, Лаврентий Павлович не держит на него зла!

В Тбилиси Рапаву ждала триумфальная встреча. Блюда грузинской кухни по вкусу и питательным качествам разительно отличались от тюремной баланды, марочные вина поднимали настроение, и Авксентий Нарикиевич еще больше воспрянул духом — черт возьми, мужчина в пятьдесят четыре года отнюдь не старик, есть время, чтобы пожить в свое удовольствие!