Дело Лаврентия Берии. Сборник документов

«При этом, — как показывает Савицкий, — зная установившуюся в НКВД Грузии практику, в показаниях Бедии был отражен и эпизод с подготовкой теракта против Берии».

«Показания о своей вражеской деятельности Бедия дал под влиянием оказываемого на него давления мною и Парамоновым».

(том л. д.)

Из материалов дела по обвинению Бедии видно, что он был обвинен в подготовке теракта против Берии и в участии в антисоветской группе правых.

Обвинительное заключение по делу Бедии подписано Парамоновым, Савицким, Б. Кобуловым и утверждено Гоглидзе 2 декабря 1937 года.

Вместо передачи дела на рассмотрение суда оно было 7 декабря 1937 года рассмотрено особой тройкой под председательством Гоглидзе, по решению которой Бедия был расстрелян.

Добиваясь власти, Берия расценивал Серго Орджоникидзе как человека, стоявшего на его пути, и потому всячески стремился скомпрометировать Орджоникидзе. После смерти С. Орджоникидзе Берия мстил членам его семьи.

При помощи своего соучастника Рапава Берия арестовал брата С. Орджоникидзе — Папулию Орджоникидзе. Дело по обвинению Орджоникидзе находилось под особым контролем Берии, проявлявшего к нему повышенный интерес. В результате от Папулии Орджоникидзе были выужены показания по поводу подготовки теракта против Берии.

Обвинительное заключение по делу П. Орджоникидзе было утверждено соучастником Берии — Гоглидзе 9 ноября 1937 г. и в тот же день по решению особой тройки под председательством Гоглидзе Папулия Орджоникидзе был расстрелян.

5 мая 1941 г. был арестован другой брат С. Орджоникидзе — К. К. Орджоникидзе. На всем протяжении следствия, длившегося более трех лет, К. Орджоникидзе был допрошен всего три раза. Никаких доказательств виновности К. Орджоникидзе в преступлениях добыто не было. Тем не менее, 24 августа 1944 года К. Орджоникидзе был осужден Особым совещанием при НКГБ СССР к пяти годам лишения свободы как «социально вредный элемент» и помещен в одиночное заключение особой тюрьмы. Поводом к вынесению этого неправосудного решения послужил факт хранения К. Орджоникидзе двух пистолетов, один из которых был подарен ему братом. В ноябре 1946 года Орджоникидзе, уже отбывший срок наказания, был вновь осужден Особым совещанием за те же факты, которые вменялись ему в вину по первому решению. И, наконец, в марте 1953 г. Орджоникидзе был вновь осужден Особым совещанием к пяти годам лишения свободы за факты, уже вмененные ему в вину двумя предыдущими решениями.

Таким образом Орджоникидзе незаконно содержался под стражей в тюремных условиях более двенадцати лет.

После перевода в Москву и назначения на должность вначале заместителя народного комиссара внутренних дел СССР, а затем народного комиссара внутренних дел СССР, Берия, при помощи переведенных им из Грузии в Москву соучастников, стал широко применять те же террористические методы, прибегая, в частности, к убийствам тех лиц, со стороны которых мог опасаться разоблачения своего преступного и темного прошлого.

Так, при помощи своих соучастников — Мешика, Влодзимирского и Б. Кобулова Берия умертвил бывшего члена Президиума ВЧК при Ф. Э. Дзержинском, члена Коммунистической партии с 1902 года, персонального пенсионера Кедрова М. С., со стороны которого мог опасаться разоблачений.

Незаконный арест Кедрова был произведен Берией и его соучастниками при следующих обстоятельствах:

Как видно из показаний сына Кедрова М. С. — свидетеля Б. М. Кедрова, его отец хранил некоторые документы (копии писем из Баку за 1921 год, адресованные Ф. Э. Дзержинскому), которые могли компрометировать Берию. Об этих документах стало известно младшему сыну Кедрова — И. М. Кедрову, являвшемуся сотрудником органов НКВД. Кроме того, И. Кедров и его товарищ В. Голубев, работавшие в разведке и контрразведке НКВД против гитлеровской Германии, стали подозревать Берию в том, что он умышленно проваливает нашу агентуру в Германии.

Решив разоблачить Берию, И. Кедров и В. Голубев написали заявление о Берии, адресовав его в ЦК Партии. Однако заявление оказалось в руках Берии, после чего Кедров, Голубев и его приемная мать Батурина Н. В. были арестованы. Путем применения незаконных методов следствия и пыток от И. Кедрова и 3. Голубева были получены ложные показания о принадлежности их к германской разведке, по заданию которой они и обратились якобы в ЦК с «провокационным» заявлением на Берию.

На основании этих выуженных пытками сфальсифицированных показаний И. Кедров, В. Голубев и Н. Батурина были осуждены и расстреляны.

В мае 1939 г. по вымышленным сфальсифицированным обвинениям был арестован Кедров М. С. Кедрову были предъявлены обвинения в шпионаже, службе в царской охранке, проведении вредительства во время Гражданской войны (Кедров являлся командующим Северным фронтом) и в контрреволюционной агитации. Ни одно из этих обвинений не нашло себе подтверждения на следствии.

Несмотря на явную несостоятельность предъявленных обвинений, Кедров подвергался пыткам и избиениям. Попытки Кедрова сообщить о вопиющих незаконных методах следствия в ЦК ВКП(б) не дали результатов, так как все эти заявления не пересылались по назначению, а оставлялись в делах следственной части по особо важным делам, возглавлявшейся соучастниками Берии — Кобуловым, Мешиком и Влозимирским.

О незаконных методах следствия, которые применялись в отношении Кедрова, дает представление следующее скрытое Берией и его соучастниками от ЦК Партии заявление Кедрова, адресованное секретарю ЦК ВКП(б) А. А. Андрееву:

«Секретарю ЦК ВКП(б) А. А. Андрееву

19. VIII. 7 часов вечера.

Из мрачной камеры Лефортовской тюрьмы взываю к вам о помощи. Услышьте крик ужаса, не пройдите мимо, заступитесь, помогите уничтожить кошмар допросов, вскрыть ошибку.

Я невинно страдаю. Поверьте! Время покажет. Я не агент-провокатор царской охранки, не шпион, не член антисоветской организации, в чем меня обвиняют, основываясь на клеветнических заявлениях. И никаких других преступлений в отношении Партии и Родины я никогда не совершал. Я незапятнанный ничем старый большевик, честно боровшийся (без малого) 40 лет в рядах Партии на благо и счастье народа.

Пятый месяц тщетно прошу на каждом допросе предъявить мне конкретные обвинения, чтобы я мог их опровергнуть, тщетно прошу следователей записать факты из моей жизни, опровергающие указанные выше обвинения. Напрасно.

В ответ я слышу одни и те же слова: «Расскажи о своей вражеской работе, иначе плохо будет. Будем давить, бить, сломим упорство».

И с первых дней нахождения моего в суровой Сухановской тюрьме начались репрессии: ограничение времени сна 1–2 часами в сутки, лишение выписок продуктов, книг, прогулок, даже отказ в медпомощи и лекарствах, несмотря на мое тяжелое заболевание сердца.