Владимир Беляев - Формула яда

Однако нет!

Стоит почитать многочисленные националистические издания, а в том числе книги и брошюры, выпущенные националистической «Червоной калиной» во Львове, как вам станет ясно, что все эти курмановичи, шухевичи, капустянские, купчинские и другие деятели УГА всячески «глорификуют»(Прославляют) ее деятельность, на все лады превозносят свое участие в ней, со слюнявым сентиментализмом (писание богослова о. Голинского, например) повествуют о своих встречах с деникинскими офицерами — палачами Украины. Из заведомого предательства они с ловкостью профессиональных шулеров пытались, да, по-моему, еще и поныне пытаются, изобразить некий подвиг УГА, поставить его на котурны, овеять националистической романтикой. Вот, собственно говоря, для чего напоминаю я о фактах, виденных мною в далекой юности, которые трудно было тогда осмыслить без должного житейского опыта.

...Я вернулся в родной Львов после развала УГА и долгих мытарств, отсидев несколько месяцев в лагере Либерце, в Чехословакии, куда доля загнала многих таких же, как я, бывших вояк УГА.

Полные радужных надежд покидали мы Львов, надеясь, что победы УГА на Большой Украине будут содействовать укреплению позиций украинской делегации в Версале и заставят польских магнатов уйти из Западной Украины. Не тут-то было! Во Львове утвердился режим пилсудчины. Об украинском университете и о других высших учебных заведениях — речи быть не могло. Чтобы получить высшее образование, украинцу надо было пойти в сделку со своею совестью, с национальной честью, стать «перекинчиком» (Перебежчиком), отречься от всего, о чем мечталось, пойти в наймы «сусиив».

Западная Украина на долгие годы была отдана под власть колонизаторов, и этим мы, галичане и жители Волыни, были немало «обязаны» головному атаману Симону Петлюре, к которому националисты всех мастей относились с таким пиететом, несмотря на то что он лично совершил акт величайшего предательства по отношению к украинскому народу.

Годы, что прожил я под властью пилсудчиков, можно без всякого преувеличения назвать годами унижений и пресмыкательства. Нельзя было расправить плечи, поднять голову, смело посмотреть в глаза любому встречному, почувствовать под ногами свою родную украинскую землю, почувствовать себя ее хозяином. Надо было ловчить, изворачиваться, льстить, если ты хотел заработать на кусок хлеба, получить, скажем, клиентуру в адвокатской конторе. А все те, кто был у руля создания ЗУHP и «Украинской Галицкой Армии», вся наша украинская буржуазная элита, что несла персональную ответственность за гибель тысяч молодых галичан, ушедших в рядах УГА к берегам Днепра, жила припеваючи.

Господа «сеньоры», меценасы засели на теплых местечках в «Просвiтi», в «Сiльському Господарi, в «Народнiй торгiвлi, в «Ревiзiйному Союзi, получили большие оклады, покупали себе виллы и дома, уезжали на модные курорты. В их руках была украинская пресса, которая отравляла сознание народа, призывала галичан ненавидеть Советскую Украину и вела ожесточенную кампанию против тех прогрессивных украинцев, которые с надеждой смотрели на советский Восток и призывали сопротивляться фашистской угрозе.

Крестьянские дети голодали, не имели кружки молока,— все молоко перегоняла на масло своими сепараторами широко разветвленная сеть «Маслосоюза», якобы кооперативной организации, которая на самом деле была хитро замаскированной резидентской сетью абвера — гитлеровской военной разведки.

Правда, люди, умеющие видеть, еще во времена пилсудчины угадывали за зеленым листочком клевера (фабричная марка «Маслосоюза») силуэт свастики.

Изредка, в знаменательные даты, прежние наши вожаки из УГА — атаманы, сотники, полковники, ставшие теперь «кооператорами», созывали нас, бывших усусусов, на различного рода слеты и собрания. Не пойти туда, отказаться — значило потерять место и клиентуру, подвергнуться бойкоту.

Только сильные, волевые люди находили в себе мужество еще тогда разорвать с этим постыдным прошлым, найти другой, самый верный путь.

Какой только клеветы о Советской Украине мы не слушали на этих собраниях из уст наших седобородых, разжиревших политиканов из УНДО, из окружения митрополита Шептицкого! Очень, очень стыдно вспоминать, но некоторые из нас свято верили этим лжемессиям.

Весной 1940 года, когда Львов уже стал советским, украинским городом, меня послали в служебную командировку в Киев. А ведь тогда еще существовали пропуска между новыми, западными областями и основной Украиной. И в самом факте посылки меня в Киев я ощутил большое и, быть может, еще незаслуженное доверие ко мне товарищей с Востока... Поехал я в Киев с разноречивыми чувствами. Боялся! Каюсь. За месяцы, прошедшие с сентября 1939 года, много нового, такого, что открывало глаза, изменяло мой взгляд на вещи, довелось мне повидать.

С волнением пересекал я в поезде узенький Збруч возле Волочиска, повторяя два десятилетия спустя маршрут 1919 года.

Не отрывая глаз, смотрел я на поля Подолии, видел иную Украину, чем ту, что наблюдал, когда осенью 1921 года рвался туда петлюровский атаман Юрко Тютюнник, видел веселых, жизнерадостных, спокойных людей. Повсюду звучала украинская речь. Совсем иной изображали нам в Галичине Советскую Украину наши верховоды. Они одурманивали сознание нестойкой части нашей молодежи, чтобы угнать ее за Сан, в эмиграцию, под опеку гитлеровской армии, когда 17 сентября 1939 года советские войска, перейдя Збруч, шли освобождать Львов.

Трудно было отказать себе в желании побывать в Виннице, в той самой Виннице, где в ноябре девятнадцатого года валялись мы в сыпнотифозном бреду. Я сошел с поезда, закомпостировал билет и отправился побродить по городу, в котором решительно никто меня не знал.

Я увидел обновленную, веселую Винницу.

Винничане — как узнал я — с большим уважением хранят память о Коцюбинском и о других деятелях украинской культуры, своих земляках.

Улицы города были заполнены жизнерадостной молодежью, в городском саду слышались украинские песни. Насколько счастливее оказалась судьба этой молодежи по сравнению с судьбою тех молодых галичан, что были зарыты на безвестных, поросших бурьяном кладбищах в окрестностях города!

С большим трудом, при помощи кладбищенских сторожей, разыскал я могилы погибших от сыпного тифа своих товарищей — галичан, стоял над ними в безмолвии и думал: за что они погибли? Как глупо и нелепо оборвалась их жизнь! Кости их давно сгнили, а люди, пославшие их сюда, до недавнего времени благоденствовали... Ходил себе на очередное пиво к Бизанцу или к Нафтулле либо в другие львовские кабаки старейшина украинских националистов адвокат Кость Левицкий. Дом напротив львовского почтамта купил адвокат Степан Федак. Загребал огромные деньги в кооперативных организациях бывший атаман УГА Шепарович. Получал посольскую тысячу злотых и гонорары за свои антисоветские книжки председатель УНДО Василь Мудрый. И все, как могли, спекулировали на печальной истории УГА.