Владимир Беляев - Формула яда

Игуменья Вера промолвила скорбно:

— Гляжу — и сердце кровью обливается. Чистые варвары! Азиаты! Быть может, пока я здесь, и мой монастырь во Львове эти антихристы под военную часть заняли? Какой они формации?

— Наверное, энкавэдисты! — сказала Иванна.

— Инженерно-технические части,—тоном осведомленного человека поправил невесту Герета.— Строят укрепления вдоль границы, аж до Полесских лесов. Целые села мобилизованы, возят к ним камень, цемент, железо. Каждый их дот на шесть-семь этажей под землю уходит. Батальон может в нем разместиться.

— Неужели целый батальон? — удивился адвокат Гудим-Левкович.— Я служил в Перемышле в первую мировую войну, и даже его форты не могли вместить такого количества солдат. А ведь Перемышль был первоклассной крепостью тех времен!

— Мне известно точно: батальон!—упрямо сказал Герета.

— С Гитлером договор, а границу укрепляют. Чудеса! Ради чего, спрашивается? — усмехнулась игуменья.

Герета не без иронии заметил:

— Мать игуменья думает, что Гитлер всерьез придает значение договору с этими безбожниками? А для чего немцы войска к Сану подтягивают?

— Поскорее бы разуверился! Дай господи! — Игуменья перекрестилась.

Вошедший Ставничий покосился на нее.

— Панове, не забывайте: тут о политике не говорят. Особенно сейчас, когда у стен — уши... А к столу пригласить придется. Неудобно все же — квартирант...— Он развел руками.

Ставничий поднялся в комнату к капитану и поклонился:

— У нас маленькое семейное торжество. Милости прошу к скромному столу. Все будут рады видеть вас, граждане командиры... Простите, я не разбираюсь в званиях.

— Да это не важно,—улыбнулся Журженко, застегивая ворот гимнастерки.—Зовите меня просто Иван Тихонович. А старший лейтенант Зубарь — Николай Андреевич.

Когда они вслед за священником вошли в светлицу, капитану освободили место между адвокатом Гудим-Левковичем и стареньким дьячком. Зубарь сел рядом сЮлькой, и та сразу принялась угощать его.

Словоохотливый Гудим-Левкович занялся капитаном и, пододвигая к нему бутылку с вишневой наливкой, сказал:

— Мы с вами почти коллеги, капитан. На заре юных лет я был ротмистром. Правда, служил в драгунах, сперва здесь, в Перемышле, потом в Бродах.

— Вы служили в царской армии? — спросил Журженко.

— В царской, да не в русской,— засуетился Гудим-Левкович.— Броды ведь тогда Австро-Венгрии принадлежали, а я служил ротмистром тяжелой кавалерии его императорского величества Франца-Иосифа... Был такой грех! Ха-ха-ха! В русский плен попал в таком звании, а ваша революция из плена меня освободила. Бывают такие камуфлеты!

Подняв рюмку с вишневой наливкой, Журженко встал и торжественно произнес:

— Разрешите поблагодарить вас за доброе гостеприимство и поднять бокал за здоровье молодоженов...

Гудим-Левкович осторожно тронул капитана за локоть и шепнул:

— Извините, но это еще не свадьба. Сегодня у них только заручины, обручение. Так сказать, прелюдия.

Желая выручить смутившегося капитана, Ставничий обратился к гостям:

— Товариство! Наш гость желает напутствовать голубят.

Журженко улыбнулся. Он не забыл еще первого отпора Иванны.

— Будем говорить прямо: мы не столько нежданные, сколько непрошеные гости. Чего греха таить! Тем не менее я хочу пожелать молодым людям, решившим соединить свои судьбы в то время, когда их земля наконец освобождена... Да, я хочу пожелать, чтобы ваша жизнь была на уровне тех событий, которые мы переживаем. Чтобы тот новый ветер с востока, какой ворвался и в это тихое пограничное село, освободил вас от многих заблуждений и показал вам самую верную дорогу к будущему...

— Простите, капитан,— еще злее, чем раньше, блеснув глазами, перебила Иванна.— А что, собственно говоря, нового принес нам этот «ветер с востока>?

— Доню! Как не стыдно! — пытался остановить Иванну Ставничий.

Такого резкого, недоброжелательного вопроса Журженко не ожидал. Он на мгновение смешался, подыскивая и не сразу находя нужные слова для ответа.

—> Как что? И вы еще спрашиваете! Самую справедливую конституцию. Право на труд и образование. Возможность повсюду свободно говорить на родном языке... Ну вот, университет во Львове открыли для местного украинского населения. А сколько лет шла за него борьба! Сколько крови было пролито! Студент Адам Коцко был убит в начале века в этом университете за то, что добивался права учиться на родном, украинском языке. Разве вы не помните памятник Коцко на Лычаковском кладбище? Девушка Украина, склонив голову, скорбит над его могилой. А сейчас в здании, где была пролита кровь Адама Коцко, может свободно учиться каждый молодой украинец...

— Это сказочки для маленьких детей! — взорвалась Иванна.— То, что вы говорите, хорошо звучало первые дни, когда вы сюда пришли, на митингах, а на деле...— Она махнула рукой.— На деле — мыльные пузыри. Я не вижу никакой разницы между тем, что было...

— Иванна, пшестань!—неожиданно по-польски крикнул священник.

— Я, папа, уже двадцать лет Иванна!—отрезала дочь. И вдруг, разрыдавшись, выбежала из светлицы...

До самого утра не мог заснуть Журженко в эту ночь на узкой и жесткой кровати. Он повторял про себя каждое свое слово, сказанное на заручинах, вдумывался в его смысл и приходил к выводу, что не было в его словах ничего, что могло бы вызвать такой бурный отпор. Каждый честный человек мог убедиться в том, что Красная Армия принесла свободу и настоящее счастье миллионам западных украинцев, соединила их с народом Советской Украины.

Журженко с юных лет жил на советско-польской границе, восточнее Збруча. Он не раз встречался с перебежчиками из Западной Украины, слышал их рассказы о кровавом умиротворении местного населения жандармами, о так называемых «пацификациях»: целые села сжигались тогда за найденный портрет Шевченко или за экземпляр советской газеты.

В Строительном институте, где учился Иван Тихонович, старичок преподаватель геометрии часто рассказывал о том, как бежал он из Львова в Советский Союз. Несколько лет он не мог найти во Львове работу по специальности. Он рассказывал о борьбе за украинский университет, о том, что многие вынуждены были учиться тайно.

Какого же лешего взбеленилась поповна? Не поймали ли девушку в свои сети украинские националисты? Подпольная их деятельность ощущалась и во Львове и здесь, в пограничных селах, куда его прислали оборудовать канализацию и водопровод в новых военных укреплениях.

До мобилизации в инженерные войска Журженко работал во Львовском Водоканалтресте. Тогда произошел случай, который заставил его и многих других задуматься над тем, что все Не так-то просто в городе, где еще недавно один митинг, полный народного ликования, сменял другой.