Владимир Беляев - Формула яда

В это время Голуб уже действовал во дворе «Гастронома» на углу улиц Килинского и бывшей Легионов. Снаружи магазин штурмовала шумовина (накипь) Львова. Проникая к прилавкам через разбитые стеклянные витрины, отребье города наполняло мешки окороками, пачками крокета, банками с вареньем и кругами колбасы салями.

Мародерам было невдомек, что в глубине двора, за закрытой изнутри на тяжелый висячий замок дверью, в подсобных складах хранятся еще в большем количестве такие же продукты. Но это хорошо знал открывший ломом подсобку Голуб. Подбежал к первому ящику с консервами.

— Не повезло — крабы! Уж лучше бы бычки в томате!

— Ничего, и они пригодятся.— Садаклий, подхватив ящик, вспомнил мельком предвоенные рекламы: «Всем попробовать пора бы, как вкусны и нежны крабы».

Напрягаясь под тяжестью ящика, он подумал: «Ну до чего же золотой старик! Разве сумел бы кто иной так быстро разобраться в этом подземном львовском лабиринте?»

— А тут прованское масло! — крикнул Садаклию Голуб.— Брать прованское масло?

— Обязательно! Все берите! Решительно все! — ответил Садаклий, опуская ящик с крабами в пасть люка.— Где мы только все это разместим?

— Не журиться, куме,— успокоил Голуб.— Старый щур каналовый Голуб знает там такие закутки, куда ни одна холера не заходила. Подсобите!

И новый ящик со шпротами опустился в подземное чрево Львова...

Спасаясь от преследования, Журженко в больничной пижаме и дошедший с боями до Львова Зубарь, вытащивший капитана из госпиталя, забежали в Кляшторную улицу. Они надеялись пробраться этой улицей к Княжьей горе, называемой иначе Высоким замком, перемахнуть через густо заросшие деревьями и кустарником взгорья, а там — предместье Знесенье, дальше уже поля да перелески — на Красне, Островчик Пильный и на восток.

Таков был их план. Однако у Кляшторной, или Монастырской, улицы была особенность: на всем своем протяжении, окаймленная с обеих сторон высокими и глухими монастырскими стенами из кирпича древней кладки, она не имела ни одного входа, ни одной подворотни.

Вот этого-то и не знали ни Журженко, ни Зубарь. Они уже чувствовали себя почти в безопасности, когда внезапно на склонах Высокого замка послышался пересвист украинских полицаев. Журженко и Зубарь метнулись было обратно, к Губернаторским валам, как вдруг увидели впереди черные рогатые «мазепинки».

— Хана, Иван Тихонович,— прошептал Зубарь. И, оглянувшись, скомандовал: — А ну, за стену! Попробуйте вскочить. Я подсажу.

— А ты? — впервые переходя на «ты», шепнул Журженко.

— Отобьюсь.— Зубарь повел автоматом.— Давайте!

Из последних сил Журженко подпрыгнул на здоровой ноге, и, когда рука его ухватилась за кирпичную поверхность стены, Зубарь, изловчившись, подтолкнул слабеющего капитана. Журженко перевалился через стену и грузно, плашмя упал в кусты крыжовника.

Полицаи были уже совсем близко. Зубарь попробовал было отстреливаться, но Каблак навалился на старшего лейтенанта всем своим крепким телом.

— Попался, вражий сыну! — прохрипел он, впиваясь в горло Зубаря волосатыми пальцами. Другие полицаи скрутили его руки и связали их поясами.

Как и обычно под утро, монахини ордена василианок, и среди них Иванна, стояли коленопреклоненные на холодном полу внутренней церкви.

Обращаясь к святой Терезе, монахини читали молитву:

— Любвеобильная и сострадательная святая, приди на помощь нашим братьям, страждущим под гнетом долгого и жестокого противохристианского гонения...

Игуменья почти машинально, не вдумываясь в смысл произносимых слов, повторяла — в который раз — эту направленную против советского строя молитву, а мозг ее сверлила одна мысль: «Когда же? Когда?»

С улицы вбежала раскрасневшаяся сестра Моника и, припав йа колени рядом с игуменьей, шепнула:

— Все! На площади наши!

Игуменья Вера встала, отряхнула подол сутаны и властно скомандовала:

— Дочери мои! Царству антихриста пришел конец. Все во двор! Встречать! Домолимся позже! Иванна, принеси из дальней сторожки в саду хлеб, соль и рушник.

Возвращаясь из сторожки по тропинке, вьющейся между кустами крыжовника, с подносом, застланным вышитым полотенцем, на котором возвышался испеченный еще накануне каравай хлеба и соль в солонке из червленого серебра, Иванна услышала стон.

Осторожно раздвинув кусты, она увидела лежащего на траве человека в полосатой пижаме. Из ноги его сочилась кровь. Лица лежащего Иванна не успела рассмотреть — раненый уткнулся в густую траву.

Подавая дрожащими руками игуменье поднос с хлебом, Иванна шепнула:

— В саду раненый стонет. Может, помощь ему нужна?

— После! — бросила игуменья и, услышав гул мотоциклов, подала знак.

Взбежавшая на колокольню сестра Моника натянула веревки, и разномастные колокола и колокольчики, подчиняясь жестким веревкам, заиграли.

Под этот мелодичный перезвон первые немецкие мотоциклы въехали на монастырский двор.

Снимая на ходу замшевые перчатки, сопровождаемый младшими офицерами и Эрихом Энгелем, штурм-банфюрер СС Альфред Дитц подошел к игуменье Вере Слободян и, отсалютовав, поцеловал ее дородную руку.

— Боже мой... пан советник,— протянула мать Вера.— Пане Альфред! Боже! Счастье какое! — И, подавая ему поднос с хлебом и солью, сказала кокетливо: — Бывая у вас в комиссии, я и предположить не могла, что вам так идет военная форма... А зачем по вашему совету мы отправили на запад треть моих монахинь?

— Чтобы обмануть большевиков, мы отправляли туда не только живых, но даже мертвых,— сказал Дитц, передавая поднос с хлебом и солью ординарцу.— Сколько лет, сколько зим — так, кажется, говорит ваша пословица? Рад вас видеть в полном здравии, мать Вера.

— Вы рады? — снова умилилась игуменья.— А мы-то как рады! — В глазах ее заблестели слезы.

— Насколько мне память не изменяет, мать игуменья, правое крыло вашего монастыря пустует,— сказал Дитц, оглядываясь.— Я бы хотел разместить здесь свою зондеркоманду. В других зданиях еще можно натолкнуться на большевистские сюрпризы, а за вашей стеной мы будем чувствовать себя как в крепости. Вы не возражаете?

— Боже! Какие могут быть разговоры! Конечно, располагайтесь. Мои послушницы немедленно вымоют там полы! Пресвятая дева Мария услышала наши молитвы и свергнула сильных с престолов плечом победоносной немецкой армии!

В распахнутых воротах монастыря появились полицаи по главе с Каблаком. Увидев немцев, окруживших игуменью, Каблак было попятился, но, узнав в гитлеровском офицере своего недавнего шефа, отрапортовал:

— Пане штурмбанфюрер, извините, никто из русских не выбегал из монастыря?

Дитц тоже узнал Каблака. Поморщившись, он вопросительно посмотрел на игуменью.