Александр Мыльников - Искушение чудом [«Русский принц», его прототипы и двойники-самозванцы]

Любопытная деталь — от М. А. Шванвича, служившего, пусть и вынужденно, «Петру III»-Пугачеву, тянется нить к его отцу А. М. Шванвичу, которого лично знал настоящий Петр III и проявил к нему благосклонность, зачислив ротмистром в свой гольштейнский полк и пожаловав 300 душ крепостных. И отец, и сын Шванвичи были крестниками императрицы Елизаветы Петровны, а позднее младший Шванвич некоторое время состоял ординарцем при Г. А. Потемкине. Не сыграло ли все это определенную роль в приближении пленного подпоручика к Е. И. Пугачеву?

Конечно, М. А. Шванвич — один из немногих представителей русского дворянства, сотрудничавших с повстанцами. Однако в окружении Е. И. Пугачева он все же был не единственным человеком, владевшим иностранными языками. Во всяком случае и после его ареста манифесты, указы и прокламации повстанцев на немецком языке продолжали появляться. Они предназначались немецким колонистам Поволжья и встречали сочувственное отношение в средних и малоимущих кругах иностранных колонистов, особенно летом 1774 г. «Крестьянская война, охватившая в это время Нижнее Поволжье, нашла отклик и среди колонистов — немцев, французов, шведов, поселившихся там недавно» [131, с. 338]. На участие в пугачевском движении немецких поселенцев уже обращали внимание историки ГДР. Кстати, сам Пугачев на допросе в Москве показал, что во время прохождения его армии в начале августа 1774 г. из Саратова через поселения колонистов «охотников же набралось в его толпу пять сот человек». И примечательно, что в именном указе «Петра III»-Пугачева 15 августа среди тех, кто «приняли и склонились под наш скипетр и корону», упомянуты и «саксоны» — поволжские колонисты [64, с. 51].

Это обстоятельство заслуживает внимания с точки зрения истории не только русско-немецких, но и русско-славянских народных связей. Дело в том, что среди колонистов (хотя в массе своей эти «саксоны» и состояли из немецких крестьян и ремесленников, переселявшихся в Россию в середине 1760-х гг. на основании указов Екатерины II о приглашении иностранных колонистов) какую-то часть составляли онемечившиеся потомки чешских протестантов, бежавших от религиозных преследований XVII–XVIII вв. из владений Габсбургов в Пруссию и другие протестантские области Германии. Они принадлежали к общине гернгутеров, по происхождению своему связанной с традициями антикатолической Общины чешских братьев (в XVII в. ее возглавлял великий чешский мыслитель и общественный деятель Я. А. Коменский). Свое наименование они получили по местонахождению одной из таких групп в лужицком городе Гернгут в Саксонии (отсюда и другое их название — «саксоны»). Гернгутеры вели активную миссионерскую работу, в частности, уже с конца 1720-х гг. в Прибалтике. Они проповедовали моральное перевоспитание, трудолюбие и бережливость, что отражало интересы имущих слоев деревни, втягивавшихся в развитие товарно-денежных, буржуазных отношений. В целях привлечения к себе сторонников из непривилегированных слоев населения гернгутеры называли друг друга «братьями», вели деловые операции с купцами из Чешских земель, а также имели спорадические контакты с сохранившимися там тайными некатоликами.

Кроме того, в России к началу Крестьянской войны проживали компактные группы южнославянского населения. Спасаясь от религиозно-политических преследований и культурно-языковой дискриминации со стороны правящих кругов католической Австрийской монархии и мусульманской Османской империи, с первых десятилетий XVIII в. значительные группы сербов, черногорцев, болгар и других южных славян уже при Петре I стали переселяться в Россию.

Переломным стал 1752 г., когда правительство Елизаветы Петровны, по словам исследователя, определило основы военной организации южнославянских поселенцев в России. Из них намечалось составить два гусарских и два пехотных полка общей численностью 8 тыс. человек. Им предоставлялось право строить церкви и школы, что было особенно важно для новопоселенцев, чьи права в области культуры попирались у них на родине. Для размещения военнослужащих и их семей были выделены территории в округе Новомиргорода и Бахмута. Здесь соответственно образовывались военно-административные единицы: Ново-Сербия и Славяносербия [36, с. 129].

В эти годы и началось массовое переселение сербов и других южных славян — сперва из Воеводины и прилегающих областей Австрийской монархии, затем из Османской империи. В указанной грамоте 11 января 1752 г. подчеркивалось, что создаваемые полки будут входить в состав русской армии, а личный состав получит денежное жалованье и земли «в вечное и потомственное владение», каждому «по плепорции». Примерно в те же годы южно-славянские юноши стали появляться среди воспитанников Кадетского сухопутного корпуса. Принятый сюда в 1751 г. Николай Войнов был сыном поручика Сербского гусарского полка. Как видно из списка 1758 г., в корпус было определено 13 черногорцев, а в следующем году принят еще один (И. Савич) [126, с 149, 220, 237]. Стало быть, они оканчивали свою военную подготовку уже при Петре Федоровиче.

Адаптируясь в новой среде, южнославянские выходцы включались в социальную и культурную жизнь России; многие из них зарекомендовали себя героическими подвигами во время русско-турецких войн и других кампаний XVIII в. В этой связи возникает вопрос: приняли ли их представители участие в пугачевском движении? Вопрос уместный. Как видно из рапорта 1758 г. в Сенат, представленного уже упоминавшимся В. И. Суворовым (он служил тогда в Военной коллегии), часть новоприбывших черногорцев наделяли землей и расселяли в Оренбургской губернии [126, с. 226–227]. А ведь эти места в будущем стали эпицентром Крестьянской войны. Высказывавшиеся суждения на этот счет остаются в области предположений, пока не подкрепленных фактами [36, с. 157–158].

Зато немало источников сохранилось об участии на стороне пугачевцев польских конфедератов, на что первым обратил внимание А. С. Пушкин в «Истории Пугачева». В недалеком прошлом это были сторонники так называемой Барской конфедерации. Созданная польской шляхтой в 1768 г. в городе Бар (западнее Винницы, в то время входившей в состав Речи Посполитой), эта конфедерация была направлена против польского короля Станислава Понятовского и союзной с ним России [185, с. 80–81]. Раздираемая глубокими внутренними противоречиями, Барская конфедерация потерпела в августе 1772 г. окончательное поражение. Большая часть ее консервативных лидеров бежала в Германию и Францию. Рядовых же конфедератов, среди которых были и представители патриотически настроенных шляхетских кругов, и выходцы из белорусских и украинских земель, с 1769 г. направляли в глубинные районы России. Следует, впрочем, учитывать условность самого термина «поляки». И не только в отношении конфедератов. Нередко в официальных документах тех лет «поляками» называли и русских старообрядцев, переселявшихся из-под Стародубья (особенно после ликвидации раскольничьего центра в Ветке) в Сибирь, в том числе на Алтай. Там они проживали уже с 1764–1765 гг. [107, с. 199–200]. Что касается конфедератов, то их либо размещали на поселение (часть поляков-католиков приняла православие и решила навечно остаться в России), либо ввиду нехватки военных кадров определяли в русскую армию солдатами и офицерами. А всесильный сибирский генерал-губернатор Д. И. Чичерин верстал их даже в казаки. Конфедерат француз Белькур, сосланный в Тобольск еще в 1770 г., записал одну из песен таких конфедератов: