Алексей Тимофеев - Русский фактор. Вторая мировая война в Югославии. 1941–1945

Еще одной крайне интересной фигурой в составе советского полпредства был Виктор Захарович Лебедев, подробности жизни которого мы можем восстановить наименее отчетливо, но чья фигура вызывала наибольшее количество споров [540]. Пристальное внимание на В.З. Лебедева впервые обратили немцы, спутавшие его с русским эмигрантом Владимиром Александровичем Лебедевым, активным деятелем просоветской эмигрантской организации «Союз советских патриотов», врачом по профессии. Виктор Захарович Лебедев (1900–1968), в отличие от своего вышеупомянутого однофамильца, занимался дипломатической работой. Он окончил Рязанский педагогический институт (1922 г.) и Московский университет (1925 г.). В 1929–1940 гг., по официальным данным, он числился доцентом, заведующим кафедрой марксизма-ленинизма Всесоюзной академии пищевой промышленности имени И.В. Сталина. В 1940 г. Лебедев был переведен в Наркомат иностранных дел (НКИД) СССР и назначен советником полпредства в Югославии. На этой должности в марте 1941 г. (после отъезда в Москву посла В.А. Плотникова) он известил МИД СССР о произошедшем военном путче, а затем попытался наладить контакты с генералом Душаном Симовичем. На оккупированных территориях бывшей Югославии витали слухи о том, что якобы именно он являлся настоящим руководителем коммунистического движения Сопротивления в Югославии осенью 1941 г. Подобные теории на сегодняшний день невозможно ни доказать, ни опровергнуть. Существуют лишь официальные заявления СССР военного времени, которые не могут быть признаны достаточно доказательными, согласно которым, Виктор Захарович до 1943 г. находился на аппаратной работе в НКИД непосредственно в Москве. Лишь с 30 ноября 1943 г. Виктор Захарович вновь появляется на виду, и его деятельность с тех пор можно документально подтвердить: Лебедев становится послом при находящихся в изгнании союзных правительствах Бельгии и Норвегии. С 5 января 1945 г. Виктор Захарович Лебедев стал советским послом в Польской республике, которую в то время встраивали в социалистический лагерь под руководством СССР. С весны 1951 г. Виктор Захарович Лебедев занимал должность посланника, а потом и посла СССР в Финляндии. В 1958 г. Лебедев вернулся в Москву и в течение пяти лет, с 1960-го до 1965 г. руководил Высшей дипломатической школой Министерства иностранных дел СССР. В 1965 г. вышел в отставку, скончался в 1968 г. [541]Хотя фигура В.З. Лебедева до 1943 г. и окутана туманной дымкой тайны, не найдено неопровержимых доказательств, подтверждающих подозрения исследователей о двойном адресе работодателей Лебедева в Москве.

Остается открытым вопрос, какой руководящий сотрудник советского полпредства, писавший донесения на имя начальника Разведупра Красной армии, скрывался за псевдонимом «Софокл». Тот самый «Софокл», вращавшийся в деловых и дипломатических кругах, поддерживавший контакты с политическим бомондом югославского общества и опрометчиво написавший 4 апреля 1941 г.: «Стоило только Югославии занять решительную позицию, как вместо традиционных немедленных действий немцы седьмые сутки стоят в зверином рычании, а дивизий на границе не прибавляется» [542]. По мнению авторов сборника документов «1941 год», резидентом РУ РККА «Софоклом» был Самохин, а его помощником, носившим оперативный псевдоним «Блок», — В.З. Лебедев, который к тому же был кадровым сотрудником РУ РККА [543]. О том, что параллельно с резидентурой РУ РККА в Белграде действовала и резидентура ИНО НКВД, свидетельствует и упоминание Софоклом взаимодействия с «соседом» (т. е. с ИНО НКВД) [544].

Неоспоримо, что двое из четырех ведущих чиновников советского полпредства в 1941 г. хотя бы на протяжении части своей жизни открыто были связаны с военной разведкой (Самохин позднее занимал должность начальника II управления (информационного) ГРУ ГШ РККА, а Коваленко активно участвовал в разработке, организации и проведении разведывательно-диверсионных операций в тылу противника в 1944 г. в рядах частей П. Дапчевича). Служба Плотникова в различных горячих точках 30 — 40-х годов также выглядит подозрительно. Вызывает сомнения и окутанный тайной Лебедев.

О порядках, царивших за стенами советского посольства, ярко свидетельствует случай с выпускником Белградской русско-сербской гимназии Евгением (Женей) Буйницким.

В начале 1941 г. на улице в центре Белграда хорошо одетый человек попросил его на чистом русском языке помочь сделать покупку в магазине, сославшись на плохое знание сербского языка. Как потом выяснилось, это был сотрудник советского посольства, который завязал с ним разговор и пригласил прокатиться на машине. В то время машины еще не были банальным транспортным средством, а служили символом высокого социального статуса, техническим чудом, привлекавшим внимание молодежи. Женя сел в машину, позднее надолго задержался в гараже, рассматривая железное чудо техники. В дальнейшем Евгений Буйницкий использовался в качестве курьера для передачи русским эмигрантам и сербским офицерам неких запечатанных конвертов, которые сотрудники представительства желали переслать без привлечения внимания почты и прочих ненужных свидетелей. Женя заметил, что в здании представительства регулярно проводились тренировки по стрельбе из бесшумного револьвера (вероятно, стоявший на вооружении оперативных работников прибор братьев Митиных «БраМит» в модификации с револьвером Нагана, бывший в то время последним словом советской спецтехники) и «похожей на джиу-джитсу» странной борьбе (вероятно, т. н. боевое самбо). Буйницкий сообщил и о том, что посольство имело детальную картотеку русских организаций, действовавших в Югославии, и даже поименный список русских эмигрантов. Эту информацию гестапо подтвердило и по сообщениям еще нескольких осведомителей [545].

Общими чертами представителей СССР в предвоенной Югославии были абсолютная преданность партийной линии и максимальное стремление к тому, чтобы как можно вернее и точнее исполнить приказания и пожелания государственного и партийного руководства и лично кремлевского самодержца. Самоотверженный труд по выполнению поставленных руководством задач подразумевался сам по себе, не вел к каким-то особым наградам и давал лишь возможность дальнейшего карьерного роста (Лебедев, Коваленко). Минимальные ошибки и чрезмерная инициативность беспощадно наказывались (Плотников, Самохин). Интересно сравнить фигуры официальных представителей СССР с представителями королевства Югославии, прибывшими в СССР в предгрозовое время накануне войны. Для примера мы можем взять самого югославского посла — Милана Гавриловича.

На протяжении всей своей дипломатической карьеры М. Гаврилович оставался независимым политиком — личностью, которая сама принимает решения и стремится к тому, чтобы вести независимую игру. Милан Гаврилович был лидером Сербской аграрной («земледельческой») партии, занимавшей активную антинемецкую позицию и опиравшейся на мелких предпринимателей и крестьян из сербской части Югославии. Поскольку эта партия умело использовала традиционные антинемецкие настроения сербских народных масс, после начала Второй мировой войны ее руководство смогло получить определенные дотации от английского правительства [546]. Большая часть средств на нужды партии шла через руки партийного коллеги Гавриловича — Милоша Тупанянина. Согласно оценке одного из организаторов Управления специальных операций (британская разведывательно-диверсионная служба времен Второй мировой войны) Хью Дальтона, общие затраты короны до 27 марта 1941 г. составили свыше ста тысяч фунтов стерлингов. При этом вряд ли можно говорить о банальном подкупе, т. к. не только аграрии, но и большинство тех из участников заговора 27 марта, кто припадал к английским финансовым источникам, были искренне уверены в том, что Югославия должна продолжать свою традицию ориентации на союзников по Первой мировой войне.