Алексей Тимофеев - Русский фактор. Вторая мировая война в Югославии. 1941–1945

В силу этого злоупотребление алкоголем среди военнослужащих РККА приобрело невероятные масштабы [1032]. В результате пришлось изменить свои привычки и партизанам, среди которых в отличие от ЮВвО в годы войны действовал сухой закон. В столовой Первого пролетарского корпуса, «где пьянство было запрещено и преследовалось, регулярно подавали гнуснейшую ракию для захожих русских офицеров. Хозяева наблюдали пьющих с сожалением» [1033]. Рука об руку с пьянством шли потеря контроля и совершение преступлений против сослуживцев или мирных граждан [1034].

Грабежи, кражи и изнасилования, конечно, случались реже, чем на территории Германии, Австрии и Венгрии, но тем не менее были достаточно чувствительными для считавшего себя союзником местного населения. Описание подобных фактов, оставленное Дедиером или Джиласом, конечно, может вызывать сомнения в силу их однозначно негативного отношения к сталинскому СССР. Однако те же явления во множестве описаны в материалах политотделов советских частей, прошедших по восточной части Югославии. Хотя авторы титоистского антисоветского памфлета «Преступления под плащом социализма» и перегибали палку, генерализуя негативные явления в рядах РККА, многочисленные документы военной прокуратуры 57-й армии свидетельствуют о том, что конкретные факты, перечисленные в этой книге, не были выдуманы.

Например, 8 ноября 1944 г. два красноармейца произвели в селе незаконный арест гражданина Т., после чего «при сопровождении его жены Х.К. к месту содержания под стражей мужа завели ее в один из домов, где и изнасиловали. По заключению врача-эксперта, Х.К. нанесены повреждения в области шейки матки, что требует лечения в течение 6–8 недель». Уже 14 ноября военный трибунал осудил преступников на 10 и 9 лет лагерей, без права замены лагерей штрафной частью. Пьяный красноармеец разбил стекло, подрался и тяжело ранил местного жителя, за что получил 10 лет ИТЛ с возможностью замены срока службой в штрафроте. Красноармеец изнасиловал «вечером 2 ноября 1944 г. в селе Деронье, будучи в состоянии опьянения, гражданку Г.М. в возрасте 81 года», за что и получил 10 лет ИТЛ без права замены срока службой в штрафроте [1035].

Ущерб, который наносили некоторые кражи, имел не только материальный, но и моральный характер. «…в ночь с 10-го на 11 октября 1944 г. в городе Болевац на улице Краля Александра, 17, в квартире югославского гражданина Д.М. ночевали помощник командира 429 сп 52 сд по материальному обеспечению капитан Р. и начальник ОВС (взвода связи. — А.Т .) этого же полка капитан Ш., которые ночью привели в комнату двух военнослужащих девушек. 11 октября рано утром эти две девушки в сопровождении военнослужащего прошли из комнаты Р. и Ш. с узлами, что лично видел помощник командира роты связи 19-й сд ст. лейт. Г. После ухода девушек и выезда из квартиры т.т. Р. и Ш. гражданин М. обнаружил, что у него из гардероба было украдено 6 шерстяных платьев, 1 пальто и все белье, перечислить которое он сразу после кражи не мог. Прокурору 52 дивизии М. заявил, что он гардероб на замок не закрыл и что он долго ждал Красную армию, поэтому он надеялся, что все будет в сохранности и господа офицеры Красной армии не позволят себе что-нибудь взять». Разжалованных офицеров послали в штрафбат, а девушек заставили вернуть украденное, «кроме нижнего белья, пришедшего в негодность в результате ношения» [1036]. Или, например, «при вступлении в село Кучево жители села встретили наших бойцов с распростертыми объятиями, с цветами, хлебом и солью, предоставили квартиры нашим бойцам. В одну из квартир поместились заместитель командира дивизии по строевой части полковник Ч. и бывший начальник 1-го отделения штаба дивизии майор С. вместе со ст. лейтенантом мед. службы 703-го сп Г-ой В.И. и санитаркой этого полка, красноармейцем К-й Е.Е., с которыми Ч. и С. находятся в сожительстве. После отъезда Ч., С., Г-й и К-й хозяйка квартиры обнаружила, что у нее пропали вещи: 3 дамских платья, 2 блузки, 5 платков и косынок и 15 тысяч динар. Несколько дней назад следователь из дивизии выяснил, что вышеперечисленные вещи были похищены Г-й и К-й. Об этом знали Ч. и С., т. к. вещи были в машине Ч. Часть вещей возвращена в село Кучево по принадлежности, а остальные вещи приведены Г-й и К-й в негодность». Дело удалось замять и обойтись без судебной ответственности, наказав провинившихся лишь по комсомольской и партийной линии [1037].

Многочисленность этих явлений заставила некоторые из дивизионных газет вопреки запрещению § 69 Правил, утвержденных приказом НКО № 034, «помещать на своих страницах материалы с описанием случаев мародерств в войсках» [1038]. Дело дошло до того, что в ноябре 1944 г. дивизионными командирами стали издаваться приказы командирам полков и отдельных частей об обязательно регулярном построении «состава на проверку (сержантов и рядовых) «и «осмотре повозок и автотранспорта для выявления трофейного и гражданского имущества». По результатам проверки незаконное имущество подлежало изъятию, а мародеры — преследованию [1039].

Одна из активисток КПЮ, будущий министр просвещения Сербии и супруга М. Джиласа Митра Митрович поделилась с представителем политотдела 57-й армии впечатлениями от встречи с танкистами генерала Жданова в Белграде. «Со смешливой обидой рассказывала о буйствах красноармейцев: ''Танкист полный подходит ко мне и предлагает: ну, черная, пойдем, что ли…''» [1040]. Эти события не могли не вызвать неприязни в рядах руководства КПЮ, так как подшатывали не только авторитет СССР, но и той идеологии, на которой базировалась новая власть в Югославии. Острая критика подобных явлений со стороны И.Б. Тито, Э. Карделя, К. Поповича, П. Дапчевича и особенно больно затронутого за живое М. Джиласа была выражена начальнику советской миссии генералу Корнееву, начальнику советского гарнизона Белграда генералу П.М. Верхоловичу, а позднее и лично И.В. Сталину [1041]. Особенно горячился Джилас: «…это кипело в груди… и наконец переполнило чашу…» [1042]Лично оскорбленный Джилас внезапно стал крайне чувствительным к расположению народных масс, хотя это расположение не беспокоило его, когда жесткой рукой он «ускорял революцию» в Черногории зимой 1941–1942 гг., где по его приказу расстреливались сотни «кулаков» и «буржуев» на одном лишь основании их принадлежности к враждебному классу [1043].

Кроме аморальных поступков отдельных бойцов РККА, жалобы руководства КПЮ вызывало еще одно явление, тревожившее окружение Тито, — отношение советских пропагандистов (и военных вообще) к партизанам и НОАЮ как к союзнику. Руководство КПЮ с тревогой просило «изменить фразеологию красноармейских газет, вместо освобождение Белграда Красной Армией формулировать: освобождение Белграда Красной Армией и Югославскими войсками (курсив мой. — А.Т .), ввести отдачу чести югославским офицерам, прекратить третирование югославской армии, как неумелой и второстепенной. Все это было особенно важно, потому что Белград часто соединял и противопоставлял свое русофильство своему антититоизму, ехидствовал над голоштанным войском, иногда даже демонстрировал соответствующие чувства». Однако советская сторона не спешила идти навстречу просьбам КПЮ, и при служебных контактах армейские органы ВКП(б) уже при первой встрече давали понять югославским коммунистам, что они вторичны по отношению к советским коммунистам [1044]. Опыт более холодного, чем они надеялись, советского отношения фиксировали практически все сербские мемуаристы при описании своих первых встреч с советскими высшими командирами из состава Третьего Украинского фронта.