Хью Томас - Двойники. Правда о трупах в берлинском бункере.

Он также считал, что Гитлер сделает все, что в его силах, чтобы не попасть в руки врагов, но Ланджер не верил, что германские военные восстанут и схватят Гитлера, поскольку это «разрушит миф о любимом и непобедимом вожде» — миф, в котором нуждался Гитлер и народ.

В конце доклада Ланджер предсказывал, что Гитлер может покончить с собой: «Это наиболее вероятный выход. Он не только угрожал, что совершит самоубийство, он к тому же, без сомнения, захочет изобразить из себя сверхчеловека и поступит именно так».

Ланджер предвидел, что эю будет не простое самоубийство: «Гитлер слишком обожает театральные эффекты, и, поскольку бессмертие — один из его доминирующих мотивов, мы можем предположить, что он, как режиссер, поставит самую драматическую и эффективную сцену смерти, какую только сможет придумать... Он даже сможет убедить других фанатиков покончить с собой по его приказу».

Совершенно очевидно, что анализ доктора Ланджера толкал его к убеждению, что, учитывая неумолимые обстоятельства предстоящего поражения и надругательства, Гитлер, вероятно, совершит самоубийство. Таким образом, мы являемся свидетелями мнения группы психиатров, отдаленных от нас полувеком развития знаний и иного опыта. Скорее всего сегодняшний диагноз будет таким же.

Сейчас самое время перестать строить догадки. Пора исследовать более точно «странного человека в сумеречной зоне», где он в виде монолога высказывает банальности и глупости тихим, монотонным голосом, где он то и дело повторяется. Пришло время определить военное и политическое воздействие слабеющей ментальной хватки, убедиться в его изоляции, в том, как пренебрежительно относятся к нему его охранники, убедиться в том, насколько он и Третий рейх оторвались от действительности, сидя в бункере, который Шпеер назвал «Островом покойников».

В 1945 году Берлин, столица нацистской Германии, подвергался все возрастающей опасности со стороны советских, американских и английских войск. Взятие Берлина было неизбежным. Единственная неопределенность заключалась в том, с какой из этих сил столкнется Гитлер в своем бункере.

Фактически задачу взятия Берлина решили советские армии —но, как мы увидим, по политическим, так же как и по военным причинам. Было совершенно ясно, что в послевоенном устройстве мира Берлин будет играть главную стратегическую роль, и судьбу города определяла политика послевоенного мира, с ею новыми союзами и новыми страхами.

Судьба Берлина, как и любая другая проблема, возникавшая в ходе Второй мировой войны, продемонстрировала, что связи между так называемыми союзниками оказались весьма хрупкими. Не считая битвы с нацизмом, цели Советского Союза, Англии и США были абсолютно противоречивыми.

Семена недоразумений, недоверия и конфликта между союзниками были посеяны задолго до войны. Имперские интересы Британии — особенно на Ближнем Востоке — оказались под угрозой со стороны быстро растущей финансовой мощи США. Америка вступила в войну не ради собственных интересов — других причин у нее не было. Черчилль, довольный, что имеет американцев на своей стороне, тем не менее с горечью взирал на то, что его страна оказалась заложницей американской поддержки задолго до высадки в Нормандии.

Озабоченность Черчилля в отношении целей Советского Союза смягчалась его неуверенностью насчет будущего Европы, не говоря уж о Британской империи, поскольку американская финансовая мощь вышла на простор, но в гигантской американской военной машине он видел единственный буфер против советской экспансии. Он считал, что все возрастающая воинственность и истерический тон советских высказываний и требований предвещает беду всей Восточной Европе и страшные последствия для Запада, но существуют свидетельства, что в этом вопросе ему не удалось убедить не только Рузвельта, который вел себя совершенно безразлично, но даже своих ближайших коллег и членов военного кабинета.

Знакомство с бумагами Черчилля и его официальной перепиской с Иденом показывают, что Энтони Иден, английский министр иностранных дел, был польщен личным вниманием к нему Сталина и уже в 1942 году убеждал Черчилля немедленно согласиться на предложение Сталина, чтобы после войны была признана граница Советского Союза 1941 года. Сердитый ответ Черчилля показывает, что он считал, что это будет наградой Сталину за его агрессию против Польши в 1939 году, когда Советский Союз был союзником Германии.

Значительное личное влияние, которое Сталин, казалось, имел на Идена (этот момент с тех пор как-то не учитывали), вероятно, можно оправдать тем, что Иден считал необходимым выступать в качестве «адвоката дьявола», поскольку «для Сталина признание тех границ — это оселок для проверки нашей искренности».

Хотя защита независимости Польши была номинально поводом для объявления Великобританией войны, Иден теперь был вполне готов без особых дискуссий пожертвовать Польшей и предоставить ее собственной судьбе. Он считал, что «Польша — это особый случай, который требует изучения». Когда этот вопрос был вынесен на обсуждение военного кабинета, его неожиданно поддержал Бивербрук, министр снабжения, который считал, что Сталина следует ублаготворить, демонстрируя понимание советских претензий.

Государственный департамент США пришел в ярость от того, что союз между СССР и Англией вообще обсуждается. Для госдепартамента важны были не детали какого-либо возможного соглашения между ними, а сама необходимость такого обсуждения.

И даже когда соглашение между Советским Союзом и Англией под давлением американцев было похоронено, этот проект служил доказательством того, что Советский Союз добился известного успеха, внеся раскол в ряды союзников. Черчилль теперь вынужден был показать, что подлинная причина его озабоченности насчет Польши не вполне альтруистична: он был также озабочен тем, как удержать США подальше от Восточного Средиземноморья — дороги к нефтяным интересам Англии на Ближнем Востоке.

Масштаб лавирования лучше всего можно определить, изучая мемуары Корделла Халла, государственного секретаря США, а вовсе не знакомство со скудными, ничего не выражающими извинениями в томах «Документы британской внешней политики». Не потому, что мемуары Корделла Халла представляют собой что-то, помимо его многословных отрицаний своей причастности к самым темным событиям тех лет. Мемуары Халла очень полезны потому, что в своем утверждении морали и честности они успешно поливают грязью другую сторону, в данном случае — коварный Альбион.