Елена Первушина - Быть императрицей. Повседневная жизнь на троне

Мне, к сожалению, нечего просить у Красного Креста, все то, чем я владела, у меня забрали. К счастью, сейчас его возглавляет граф Игнатьев вместе с раньше возглавлявшим его Ильиным. В этом смысле я, вероятно, нахожусь в надежных руках. Слава Богу! ‹…›

Я никогда не могла представить себе, что нас вышвырнут и что придется жить, как беженцам, в своей собственной стране!

21 июня 1917 г. Ай-Тодор

Мой милый ангел,

Не могу выразить тебе, как я счастлива получить, наконец, от тебя сердечное письмо. Спешу поблагодарить тебя от всего сердца.

Для меня огромная радость получить весточку от родных и близких, настоящий праздник и огромное утешение в моей теперешней жизни, так как я чувствую себя совершенно потерянной и ненужной.

Со времени моего последнего письма я пережила страшные унижения. Новая Комиссия, состоящая из 14 лиц, прибыла из Севастополя, чтобы провести допрос по обстоятельствам дела. Комната была оборудована под трибунал с большим столом, вокруг которого сидели «генерал» и другие судьи. Нас всех вызывали, и мы должны были отвечать на вопросы.

Для того чтобы не говорить, я сделала на листке бумаги короткую запись. К счастью, со мной был Сандро, и это придавало мне силы и уверенность. Я сидела между матросом и солдатом, дрожа от гнева и негодования из-за неслыханного обращения.

После того как бумага была зачитана и начался допрос, один из судей спросил меня, могу ли я вспомнить, что я говорила тем, кто делал обыск. Я отвечала громким и отчетливым голосом: «Естественно, я не смогу вспомнить. Это более чем вероятно, особенно если вас будят ночью посторонние люди в вашей спальне». Не могу вспомнить, какие слова я еще говорила. Они были записаны в новом протоколе, который затем был подписан.

Ты можешь представить себе, как я кипела внутри. Эта комедия продолжалась полчаса, после чего я, наконец, получила разрешение уйти. Бедняга Ксения должна была дважды давать показания по поводу кольца, которое было у нее украдено во время обыска – прекрасного рубина, подаренного ей Сандро по случаю рождения детей. Они так до сих пор и не получили назад свои вещи.

Только вчера мне возвращено мое датское Евангелие, чему я, как ты можешь себе представить, была страшно рада. Но все мои письма и остальные вещи они, негодяи, задержали. Не могу описать, с каким горестным участием я думаю о тебе, моя дорогая маленькая сестра.

Все стали теперь злыми и жестокими и имеют теперь лишь одно право – предавать и убивать. Я была бы счастлива умереть, лишь бы не переживать весь этот кошмар! Однако на все Воля Божья! Но все-таки трудно понять, как Господь допускает все эти несправедливости и все то дурное, что происходит вокруг!

Каждый раз, когда мы куда-либо выезжаем, – мы должны спрашивать разрешения караульного. Ежедневное маленькое унижение. Они никогда не здороваются. Стоят в своих будках или выходят с газетой в руках и сигаретой во рту, чтобы открыть нам калитку. Ужасно! Невозможно поверить, что это те же матросы, которыми мы раньше гордились. У меня всегда возникает желание сказать им что-то грубое или плюнуть в их сторону, так отвратительно все это видеть!

Бедняга Долгоруков безутешен в своем горе. По старой привычке он приходит ко мне каждое утро. Он потерял свою прелестную жену. Теперь он живет один с маленькой дочерью и своей матерью.

В эти дни вокруг все очень красиво, хотя часто гремит гром и идет дождь. Я никогда не видела такого богатства роз, цветов и деревьев. Природа прекрасна. Но, к сожалению, ею невозможно наслаждаться, когда такое подавленное настроение. Единственным успокоением для меня могла бы быть вода, но она так далеко от дома, что совершенно невозможно идти до нее под палящими лучами солнца. Приемлемым местом мог быть Мисхор, но там так людно…

У моей Ольги все, слава Богу, хорошо. Она постоянно в движении, делает длинные прогулки. У нее собственное домашнее хозяйство, и она обедает у меня только по воскресеньям. Она посещает меня со своим мужем два раза в день. Я обедаю у себя, как правило, с тремя внуками, которые меняются каждый день, они очень милы и веселы.

Ксения чувствует себя относительно хорошо. Они оба сердечно обнимают тебя. Сандро, который так хорошо чувствовал себя в Киеве, был весел и общителен, стал невероятно молчаливым, совсем не разговаривает. Это не делает общение приятным. Можно понять, какие громадные изменения произошли в его душе. Если раньше он был целиком поглощен большой работой, теперь оказался совершенно без дела. Это, конечно, ужасно. Я думаю, хорошо еще, что он теперь вместе с нами, так как мы все находимся в одинаковом горестном положении. Нас здесь немного. Кроме членов семьи, только Зинаида Менгден и С. Даннис, еще два моих казака и Франц Кобб, а также немного слуг.

Фотография Николая II, сделанная после его отречения в 1917 г. в Царском Селе

«Кругом измена и трусость и обман!»

Мои мысли постоянно с тобой, моя дорогая, я очень по тебе скучаю. Надеюсь, что ты сможешь послать мне письмо с Ириной и Феликсом, которые, наверное, скоро покинут Петербург. Ужасно, что нет возможности писать и слышать друг друга. Я так ничего не получила ни от Аликс, ни от Вальдемара. Нет ничего и от моего бедного Ники.

Меня радует лишь то, что я изредка могу послать ему маленький привет. Как, должно быть, он, бедный, страдает.

<���Не ранее 12/25 августа> 1917 г.

Ай-Тодор

Мой дорогой, милый ангел,

Я так благодарна тебе за твое последнее милое письмо, которое Вера принесла мне. Оно доставило мне огромную радость и было большим утешением, особенно после того, как я получила сообщение об отъезде Ники в Сибирь. Это был шок для меня.

Ты, вероятно, видела милого Бенкендорфа, и он наверняка рассказал тебе о «прекрасном обращении» с Ники во время его отъезда в Сибирь. Их заставили ждать поезда всю ночь – с полуночи до утра, – не раздеваясь!

Но самое отвратительное было то, что вначале им дали понять, что они едут в Ливадию. Наверное, для того, чтобы они обрадовались. Затем сказали, что они должны взять с собой теплые вещи, и только после этого они, бедняжки, наконец поняли, что едут не на юг. Какой грех издеваться над людьми!

Я нахожусь в полном отчаянии и смятении, далее не могу писать об этом. Я только хочу, чтобы негодяи и палачи, придумавшие все это, понесли заслуженное наказание. Как подло и гнусно они действуют, и каким образом они «разрешили» двум братьям проститься [155]! Только десять минут. И ни секунды наедине, да еще в присутствии двух свидетелей. Они даже не могли поговорить, а только увиделись. Можно только удивляться, какими бессердечными могут быть люди! Почему это так?!