Светлана Мышуста - Древний Египет. Женщины-фараоны

Конечно, изображения, рисующие Нефертити храброй воительницей или отважной наездницей выглядят нелепо, особенно если вспомнить о том, что Эхиатон ни с кем не сражался, даже тогда, когда это было на самом деле необходимо. Перед нами — зримое подтверждение традиционности сюжетов, характерных для изобразительного искусства Древнего Египта, хотя логичнее было бы показать в роли неустрашимого победителя фараона, а никак не его супругу. Художники и скульпторы вряд ли осмелились бы на подобную трактовку образа нежной матери и жены без согласия на то царя.

Есть и еще один момент, проливающий свет на этот период жизни супругов и возможного влияния Нефертити на ведение дел в государстве.

Фараон в определенный момент понимает, что его конфронтация со жречеством Амона зашла так далеко, что последние не остановятся ни перед чем, вплоть до его насильственного устранения. Он принимает решение о строительстве новой столицы, где никто не помешает ему проповедовать атониям и спокойно, не опасаясь за свою жизнь, править страной.

После долгих дней поиска Эхнатон находит подходящее место и причины, обусловившие его выбор, фиксирует документально в трех местах на городских рубежах, для всеобщего обозрения. Среди фраз о том, что место это было пустынным и не знало никаких богов ранее (то есть отсутствуют храмы или просто места поклонения какому-либо божеству), звучит одна, режущая слух затаенной обидой на Нефертити: «И не скажет мне жена царева: «Вот есть место доброе для небосклона Солнца в другом месте», — с тем, что я послушаюсь ее, и не скажет мне сановник всякий из людей всякий, которые в земле (египетской) до края ее: «Вот, есть место доброе для Небосклона Солнца в другом месте», — с тем, что я послушаюсь их…»

Если царица не принимает никакого участия в управлении страной, зачем тогда не просто говорить о том, что выбор места для строительства Ахетатона был сделан одним Эхнатоном, а указывать на то. что он не послушал не только доводов придворных, но и самой Нефертити?

Напрашивается вывод, что уже бывали случаи, когда царю приходилось считаться с мнением жены в ущерб своей собственной точке зрения. Видимо, вынужденное согласие с доводами супруги, поддерживаемой придворными, давалось Эхнатону нелегко.

Неудовлетворенность подобной ситуацией, тщательно скрываемая и официальной обстановке Фив, неожиданно прорвалась в посвящении будущего города богу Атону.

С одной стороны, славословие царя выглядит мальчишеским бахвальством, вот, мол, я какой, мне никто не указ! С другой стороны, думаю, подобное выступление можно рассматривать и как своеобразное предостережение, сделанное им жене и вельможам: запомните, с этих пор все меняется! Лишь личное мнение фараона будет для него впредь единственно весомым и важным.

Таким образом, соединив все имеющиеся у нас данные, касающиеся фиванского периода правления Эхнатона, можно выдвинуть следующий тезис: Нефертити действительно принимала деятельное участие к управлении страной и нередко ее точка зрения по решению ряда проблем находила наибольшую поддержку среди круга придворных, принуждая тем самым самого фараона действовать согласно ее воле.

Поэтому-то царица так часто изображалась художниками, даже и воинственном образе, этим же можно объяснить и скрытое недовольство женой царем Египта, озвученное им при основании новой столицы.

С переездом царской семьи и свиты в Ахетатон отношения между супругами вступили в новую фазу. Теперь Эхнатон правит Египтом, а Нефертити домом. Однако не следует думать, что произошедшие перемены отразились на чувствах царя к ней. Он не охладел и не пренебрег ею, как этого можно было бы ожидать. Наоборот, судя по огромному числу амарнских изображений и их характеру, напрашивается вывод, что с тех пор, как царица отошла от дел, занявшись воспитанием дочерей, любовь просто захлестнула супругов.

Будь то бытовые семейные сцены шли официальные, такие, например, как прием дани от иностранных держав, муж с женой всегда вместе, рука в руке. Их тела стремятся лишний раз коснуться друг друга, а губы сорвать поцелуй. Нефертити величается «владычицей приятности», «сладостная любовью», «большая любовью» Официальная титулатура «жена царева великая, возлюбленная его» дополняется «та, чьим образом доволен владыка Обеих Земель», «омывающая (радующая) сердце царя в доме его, та, коей сказанным все довольны».

Она исполняет религиозные функции и «умиротворяет Атона голосом сладостным, своими руками прекрасными с систрами». Подданные могли молиться царице, прославляя Нефертити и призывая ее. как подательницу всевозможных житейских и загробных благ.

Эхнатон подарил любимой жене великолепное судно, подобно) своему. Царица имела и собственное хозяйство, в котором были виноградники. Известно имя ее управляющего — Мирэ, положение которого было довольно высоким, свидетельством чему является его гробница. Ее размеры и оформление наглядно демонстрируют знатность и влиятельность управляющего Нефертити, Он же распоряжался и Женским домом (дворцом) супруги Эхнатона, где проживали сама царица и ее дочери.

Имена девочек стали известны ученым благодаря тому же Ми-рэ, зафиксировавшего их на стенах своей гробницы. Их звали Ми-йот (Меритатон) — «возлюбленная солнцем», Мек-йот (Макетатон) — «защищенная солнцем», Анхс-эм-п-йот (Анхесенпаатон) — «жива она для солнца», Нефр-нефре-йот Малая (Нефруатон) — «красно красотою солнце», Нефр-нефре-ра (Нефернеферура) — «красен красотою Ра» и Сетп-эн-Ра (Сетепенра) — «избранная Ра».

Однако наряду с тем, что в религиозном аспекте и в личных отношениях с мужем Нефертити не только не утратила своего значения, но поднялась на еще большую высоту, ее влияние на внутреннюю и внешнюю политику, имевшее место ранее до переезда в новую столицу, в Ахетатоне практически сведено к нулю.

В сохранившемся архиве деловой переписки в Телль-эль-Амарне о ней нет ни единого упоминания. Царь Митанни Тугаратта упоминает мать фараона Тэйе, говоря о ней как о подлинном знатоке международных отношений, и передает приветствия как вдовствующей царице, так и своей дочери, Тадухеппе, живущей в гареме фараона. Тэйе, в свою очередь, переписывается с царицей Митанни. О красавице Нефертити Тушратта, как и остальные иноземные правители в переписке с Эхнатоном, упоминает под словами «прочие жены», когда шлет нм общин привет.

На лицо полная перемена в положении царицы.

Ранее ее можно было рассматривать как соправительницу Эхиатона, равную во влиянии и могуществе, имевшую личную точку зрения на методы управления государством и зачастую реализованную, хоть и при скрытом неудовольствии фараона, на практике. Во многом ее позиция на фиванском этапе царствования сходна с позицией, занимаемой Тэйе при Аменхотепе III.