Антон Шиндлинг - Кайзеры

Осторожность и осмотрительность позволили Фердинанду в конце концов добиться поставленной цели — юридически узаконить переход престола в руки сына и таким образом дать новые личные ориентиры не только своей династии, но и империи. После того, как 8 сентября 1563 года Максимилиан возложил на себя корону Венгрии, а 7 февраля 1564 года формально присягнул папе, вопрос о последующем восхождении 37-летнего Габсбурга на императорский престол был фактически решен и все процедуры передачи власти были урегулированы.

После смерти императора Фердинанда в руки Максимилиана II перешла лишь часть наследственных земель Габсбургов: Верхняя и Нижняя Австрия, Богемия и Венгрия с резиденцией в Вене. По праву главы семьи Фердинанд в 1554 году произвел раздел владений, наделив ими всех сыновей: эрцгерцог Фердинанд (И) получил Тироль, Переднюю Австрию, Эльзас и Зундгау, Брайсгау и Австрийскую Швабию, в то время как эрцгерцогу Карлу досталась Средняя Австрия, Штирия, Кариития, Краина, Истрия и Фриули. Тенденция к разделению территорий к тому времени многократно проявила себя и в империи, например, в Саксонии, Гессене и Пфальце, так что в шагах императора Фердинанда по децентрализации власти в наследственных землях не было ничего необычного. Обеспечение младших сыновей в сочетании с финансовыми и религиозно-политическими мотивами сыграли здесь, скорее всего, главную роль.

Разделение наследственных земель привело, в различных формах, к усилению власти и к разнообразным последствиям в смысле имперской политики. Младшие братья Максимилиана получили резиденции в Инсбруке и Граце и превратились в самостоятельных территориальных князей. Будучи, в отличие от миролюбивого императора, ревностными католиками, они стали проводниками контрреформации. Опираясь на свою мощную базу в Тироле, эрцгерцог Фердинанд находился в непосредственной конфронтации с разнообразными конфессиональными течениями в империи. Обладая густой сетью личных связей и юридически оформленной клиентелой, он олицетворял собой присутствие Австрии в Южной Германии и Верхней Швабии и составлял конкуренцию Баварии. Максимилиан, сидя в Вене, ощущал себя отодвинутым на периферию событий, так как владения инсбрукского брата представляли собой мощный барьер, затруднявший императору прямой доступ к землям Передней Австрии и в империю.

Несмотря на всю династическую солидарность эрцгерцога, из Вены должна была открываться совершенно иная политическая картина, нежели из Инсбрука или из Граца. За счет этого у братьев возникали не только различные политические оценки острой конфессиональной проблематики, которая по-прежнему угрожала нарушить территориальный порядок в империи, но и различные концепции практических действий. Династический вектор, с 1526 года устремленный на юго-восток, в 1564 году усилился, и существенно возросло значение оси между Веной и Прагой, которая все более выкристаллизовывалась в период правления Максимилиана. Двор нового императора был открыт для протестантского дворянства наследственных земель и всей империи. Этот двор формировался в Вене, по нередко переезжал в Прагу — в старой богемской резиденции люксембургских императоров Максимилиан чувствовал себя ближе к событиям в империи, так что такое положение начало складываться до периода правления Рудольфа II. Информированность императора о событиях в империи и его влияние на эти события решающим образом зависели от географической и политической топографии его резиденций.

Смена правителя в 1564 году не привела ни к кадровым изменениям в окружении императора, ни к изменению политической программы. Максимилиан вполне мог опереться на испытанных советников отца, среди которых на внутриимперской политике специализировались вице-канцлер империи Иоганн Ульрих Цазиус, Георг Зигмунд Зельд и Иоганн Баптист Вебер. В религиозных вопросах Максимилиан сохранил полную преемственность и продолжил курс, который иногда называют «компромиссным католицизмом» (Hopfen), что, пожалуй, не вполне соответствует действительности, поскольку в этом курсе присутствовала готовность не к догматическим, а, скорее всего, к функционально-политическим уступкам. Благодаря дружественному отношению к протестантам, император пользовался всеобщим уважением и симпатией, которым не мешали различия между конфессиями. Сотрудничество с поколением князей, на долю которых выпала роль гаранта Аугсбургского религиозного мира, и личные связи с ними позволили ему в значительной степени разрядить потенциал конфликтов, вызванных противоречивым толкованием заключительного послания императора рейхстагу 1555 года. Ни цитадели протестантизма — курфюршество Саксонское и Вюртемберг, ни католическая Бавария, получившие наибольшие выгоды от этого мира, не были заинтересованы в том, чтобы ставить под угрозу достигнутый status quo. Больше всего они были заинтересованы в прочном modus vivendi между императором и империей, который гарантировал бы успех территориальной консолидации и поддержание устойчивого конституционного порядка в империи. И прав был берлинский курфюрст Иоганн Георг Бранденбургский, который, вступив на престол в 1571 году, сказал, что «лучше поддерживать старое и ветхое здание империи, нежели полностью его разрушить» (Zeeden). Настроения «аугсбургских» князей в смысле лояльности империи и верности императору нельзя отделить от политики императора Максимилиана, в основе которой лежала религиозная терпимость: эти составляющие породили симбиоз, выгодный для обеих сторон, хотя явно наличествующая в империи потребность в интеграции не имела шансов на реализацию. Выполняя «тонкую подстройку» причудливого сочетания католических и протестантских князей, Максимилиан становился не только гарантом, по и практически интерпретатором религиозного мира. Так, например, в случае курфюршества Саксонского и Вюртемберга речь шла не столько о конфессиональных, сколько о территориальных конфликтах (спор альбертинской и эриестинской ветвей династии в Саксонии, вассальная зависимость Вюртемберга от Австрии).

Однако попытка примирения конфессий на основе религиозного компромисса, предпринятая императором, натолкнулась на жесткое сопротивление со стороны субъектов империи. Ум Максимилиана II многие годы занимала возможность «конфессиональной конвергенции через реформы» (Press). Император вместе со своим шурином Альбрехтом V Баварским пытался провести в католической церкви реформу, допускающую брак священников и участие мирян в богослужении, в надежде таким образом смягчить непримиримую позицию протестантов. После Триентского собора 1563 года католическая церковь получила новый импульс к попытке контрреформации, к тому же в немецком протестантизме наметился раскол, и план императора оказался под серьезной угрозой. Будучи высшим гарантом закона империи, он в этой ситуации решительно потребовал соблюдения постановления Аугсбургского рейхстага 1555 года, согласно которому в Германии наряду с католическим легально могло существовать только лютеранское вероисповедание, но не то, которое было принято в курфюршестве Пфальцском. Такая постановка вопроса автоматически означала конфликт с Гейдельбергом, демонстративно принявшим кальвинизм, что явилось тяжелым испытанием протестантской солидарности в империи. На Аугсбургском рейхстаге 1566 года, нервом рейхстаге эры Максимилиана, решающий момент наступил уже на самой ранней стадии. Император испытывал сильное давление, и ему было необходимо представить подтверждение, которое развеяло бы сомнение в его приверженности к католицизму. Поэтому он был вынужден отклонить требование протестантов — они выдвигали его начиная с 1555 года: свобода распространения протестантского вероисповедания, а точнее, отказ от «церковного исключения», гарантировавшего существование имперских католических епархий, что было одним из краеугольных камней Germania Sacra. О подобном шаге со стороны императора не могло быть и речи. Максимилиану было свойственно правовое мышление, и он вновь продемонстрировал, что имперское право — это тот барьер, через который он переступать не намерен. Что касается предложения императора, поддержанного Вюртембергом и Пфальц-Нойбергом, о выведении гейдельбергского курфюрста-кальвиниста из-под защиты религиозного мира, то оно не прошло из-за сопротивления курфюрста Саксонского, который, будучи лютеранином, не желал, чтобы император принимал на себя роль третейского судьи во внутрипротестантском конфликте. Протестанты опасались того, что на рейхстаге может возникнуть подавляющее католическое большинство. Не доверяя маневрам императора, который до самого конца пытался проводить политику надконфессионального объединения, лютеране пошли даже на публичное признание факта догматического раскола немецкого протестантизма. Реформированное исповедание — кальвинизм — было признано хоть и не de jure, но, вопреки протестам, de facto. Если кто реально и получил какие-то выгоды от этого рейхстага, то это был курфюрст Пфальцский, вышедший сухим из воды, в то время как религиозная политика императора потерпела провал из-за отсутствия поддержки как лютеран, так и католиков. Император слишком поздно осознал, что с обеих сторон верх одержали силы, заинтересованные в конфессионализации, и что эти силы развили такую собственную динамику, которая уже не оставляла места для его планов воссоединения, а сами эти планы безнадежно устарели. К тому времени Бавария свернула на курс Триептского собора и в 1566 году осторожно начала противопоставлять себя позиции императора. Выразилось это в том, что герцог Альбрехт высказал сомнение в политике конфессионального объединения, проводимой императором. В конечном итоге этот рейхстаг, во многом определивший характер будущих религиозно-правовых отношений в империи, принес троякий результат: возникновение конкуренции между двумя теперь уже признанными протестантскими вероисповеданиями, реваншизм католицизма под влиянием Триентского собора, отход разочарованного императора на позицию высшего охранителя существующего религиозного мира. 1566 год предопределил направления имперской и религиозной политики на весь оставшийся период его правления.