Михаил Вострышев - Москва и Россия в эпоху Петра I

В этот день были объявлены щедрые награды всем лицам, отличившимся в минувшей войне, равно как и участвовавшим в составлении мирного трактата. Обед в этот день был сервирован на тысячу человек. Для народа же были поставлены бочки с вином и целый жареный бык, начиненный домашней птицей и дичью. Вечером состоялся блестящий бал и сожжен большой фейерверк. Эти празднества опять растянулись на несколько дней.

Число пленных шведов, взятых за все время войны, простиралось, как говорят, до ста тысяч человек. Их привозили из разных мест России в Петербург и отпускали в Швецию. Но многие, успев полюбить Россию и русских, не пожелали возвращаться на родину и приняли присягу на верность русскому государю.

Петр не забыл этих счастливых дней своей жизни и, когда через три года пожелал перенести в столицу мощи святого благоверного князя Александра Невского, днем торжественной их встречи назначил 30 августа – день заключения Ништадтского мира.

И. Тюменев

В Тихвине 15 марта 1724 года на постоялом дворе остановились два молодых человека. И хозяин, и прислуга тотчас же решили, что один из них очень важная особа. В течение всего времени, пока младший нанимал комнату, заказывал обед и вообще распоряжался, старший не проронил ни одного слова. Если к нему обращались с вопросами, он лишь кивал головой и жестами указывал на младшего, как бы желая сказать: «Меня не тревожьте, обращайтесь к нему».

После обеда, во время которого говорил только младший, оба они пошли в Тихвинский монастырь и заказали иеромонаху Сисою отслужить всенощную. Выйдя из церкви, они пошли гулять по Тихвину и, возвратившись на постоялый двор, закусили и легли спать.

Приезжими были великолуцкие помещики Федор и Петр Тулубьевы. Старший, Федор Тулубьев, раньше служил в Преображенском полку. В мае 1721 года он заболел. Болезнь была тяжелая, и Тулубьев в течение довольно продолжительного времени находился в беспамятстве. Наконец его крепкая натура взяла верх, и Тулубьев стал выздоравливать. К несчастью, вместе с возвращением к нему памяти у него обнаружилась потеря дара слова. Лечившие его врачи объяснили, что у него была болезнь «огневая, и в той болезни убила его эпилепсия, от которой отнялся у него язык».

Император Петр I принял участие в положении Тулубьева и послал к нему своего «архиатера» (лейб-медика) Блументроста. Освидетельствовав Тулубьева, Блументрост пришел к заключению, что у больного паралич глотки и что на его исцеление очень мало надежды. Тулубьева уволили в отставку, и он уехал в свое имение.

Прошло три года. Тулубьев оставался немым. Теперь он вместе со своим родственником Петром Тулубьевым приехал в Тихвин помолиться.

Оба Тулубьева спали в одной комнате на лавках. Утром Петр Тулубьев проснулся от какого-то крика и стука. Он вскочил и увидел, что Федор Тулубьев свалился с лавки и лежит на полу.

– Ой как страшно! – громко сказал Федор, приподнимаясь.

– Что с тобой?

– Очень испугался.

– Да ты ведь заговорил, дорогой! – вскрикнул радостно Петр Тулубьев и бросился обнимать своего родственника. – Говори еще. Пожалуйста, говори!

Федор Тулубьев уселся на скамье и стал рассказывать.

– Видел я, – говорил он, – дивный сон. Является ко мне какой-то старец, берет за руку и говорит: «Пойдем». Вышли мы с ним и направились к монастырю. Вошли в церковь. Старик подвел меня к иконе Божией Матери и велел приложиться. Я помолился и приложился. Тогда он опять взял меня за руку и повел куда-то в гору. Долго мы поднимались. Когда мы взобрались на страшную высоту, он вдруг толкнул меня вниз. Я полетел в пропасть. От испуга я закричал, ударился о землю и проснулся на полу.

Услышав звон колоколов в монастыре, счастливые Тулубьевы отправились к литургии, после которой отыскали иеромонаха Сисоя и рассказали ему о сне и о совершенном выздоровлении Федора. В тот же день они уехали из Тихвина домой.

Рассказ Тулубьевых произвел большое впечатление на иеромонаха Сысоя. Как только сели за трапезу, он рассказал о случившемся. Архимандрит Павел мудро заметил: «Не надобно таких слов произносить ныне». Сисой послушал совета и больше об этом случае никому не говорил.

Между тем бывший также за трапезой иеромонах Иоаким сообщил о рассказе Сисоя иеродиакону Венедикту, который тотчас же донес об этом новгородскому архиерейскому разряду.

Началось следствие. После допроса иеромонаха Сисоя и всех, слышавших его рассказ, в Великолуцкую провинциальную канцелярию были вызваны Тулубьевы, которые подтвердили все описанное. Тогда новгородский архиепископ препроводил все следственное производство в Святейший Правительствующий Синод.

Рассмотрев дело, Синод постановил: «Взять Тулубьева, доставить его вместе со сродником в Синод и допросить их пред всем Синодальным собранием».

Доставленных в Петербург Тулубьевых долго и подробно расспрашивали. Когда Синодальное собрание убедилось, что они ни в чем не изменяют своих показаний, было постановлено вызвать их еще раз для допроса под присягою.

Чем бы закончилось это дело для Тулубьевых, неизвестно, если бы им не помог случай.

В тот самый день, когда состоялось второе постановление Синода, у действительного тайного статского советника графа Толстого была ассамблея, на которой присутствовал и Петр I. Подходя и вступая в разговор то с одним, то с другим, царь заговорил с бывшим также на ассамблее архиепископом Феодосием. Отвечая на вопросы и докладывая о разных делах, Феодосий, между прочим, рассказал и о деле Тулубьева. Выслушав Феодосия, Петр I приказал дело это немедленно прекратить.

На следующий же день архиепископ Феодосий объявил высочайшую волю Синоду, который тотчас же постановил: «Дело о разглашении при разрешении немоты уничтожить».

Тулубьевы благополучно возвратились домой.

М. Чулицкий

27 июня 1721 года Петр праздновал годовщину Полтавского боя. Троицкая площадь на Петербургской стороне служила местом празднества. В обширной палатке с алтарем внутри собралось знатнейшее духовенство, литургия шла торжественно, вся площадь внимала ей в гробовом молчании, и стройное пение хора далеко разносилось по улицам и пустырям Петербургской стороны.

Петр Великий объявляет народу о заключении Ништадского мира

Шагах в пятидесяти стоял мужчина громадного роста – в старом зеленом кафтане, с небольшими красными отворотами, поверх которых была надета кожаная портупея. На ногах у него были зеленые чулки и старые изношенные башмаки, в одной руке палка, в другой старая поношенная шляпа. Гигант этот был полковник гвардии царь Петр Алексеевич, в том самом костюме, в котором разгромил Карла XII на полях Полтавы. Его окружали главные военачальники и офицеры гвардии. Далее в строю парадом вытянуты были гвардейские полки. Государыня Екатерина Алексеевна, а также вдовствующая царица Прасковья Федоровна, царевны и весь двор присутствовали на площади, а там, за рядами гвардейцев, толпился народ…