Михаил Вострышев - Москва и Россия в эпоху Петра I

Шумит народное море; приветствия, добрые пожелания переливаются из уст в уста.

Ликует Петр. Его поздравляют. Он улыбается. И любо ему среди верноподданных, как отцу среди детей.

Нет на площади только вдовой боярыни Марфы Игнатьевны, она уснула так, что и пушки не разбудят, да боярина Никиты Тимофеевича.

– Ишь, гремят, ишь, палят – антихриста тешат, – ходит Спешнев по боярской комнате и ворчит. – Уж народился, народился…

А на востоке робко заря занимается, гонит старый век, приветствует новый. Слава ему!

П. Р.

В первые годы XVIII столетия в Москве, как и во всех городах России, не существовало еще никакой полиции. Общественное спокойствие и благочиние охранялись на улицах и площадях рогаточными караулами из образованных после уничтожения стрельцов солдат новых полков. Главный же караул находился в Кремле, на Красном крыльце заброшенного и разрушавшегося Кремлевского дворца. Уличные безобразия повторялись ежедневно во всех концах Москвы, и особенно на Красной площади, где народ бродил толпами в рядах и между шалашами с блинами, жареной рыбой и квасом, где производился всякого рода мелочной народный торг. Часто при драках обывателей и при столкновении с караульными на поле сражения оставались победителями не караульные. Но зато, когда последним удавалось одержать верх, то виновные наказывались строго. До каких размеров доходила тогда разнузданность, может служить примером следующее происшествие.

Царевич Алексей Петрович 11 апреля 1706 года ехал из Кремля через Никольские ворота в село Преображенское. Его сопровождал конвой от Криверова полка [23]. Подъезжая к Воскресенским (позже – Иверским) воротам, поезд царевича встретил две телеги с неизвестными людьми. На крики конвойных, чтобы они свернули правее и дали дорогу царевичу, неизвестные люди не обращали никакого внимания и продолжали движение навстречу поезду царевича. Конвойные бросились к телегам, чтобы повернуть их в сторону, но неизвестные люди, оказавшиеся иноземцами, отвечали русской бранью. Один из них «зашиб конвойного прутом по носу», другой, «вынув из телеги пистоль, прицелился в конвойного, но курок осекся, и пистоль не выстрелила». Царевич, рассерженный таким безобразием, приказал конвойным смирить иноземцев.

Смирить и побить были синонимами. Конвойные бросились на иноземцев, смирили их и повязали. Царевич отправился в Преображенское, а часть конвойных препроводила иноземцев на Красное крыльцо к главному караулу. Отсюда их отвезли в Преображенский приказ на суд князя Федора Юрьевича Ромодановского, которому Петр I вверил управление Москвою.

Князь начал с осмотра раненого конвойного. У того оказалось «по носу зашиблено и распухло». Затем перед Ромодановским предстали связанные по рукам буйные иноземцы. Из их допросов оказалось, что оба они служили недавно в Азове, приезжали повидаться со своими родными в Немецкой слободе и возвращаются опять на службу в Азов. Максим Лейка был родом из Курляндской земли, а Яган Вейзенбах – из Брандербургской земли. Оба жаловались князю, что конвойные их первые начали бить плетьми и бранить русской бранью, требуя, чтобы они своротили с дороги. «За что меня бьете плетью? – говорил Яган конвойным. – А буде станете меня бить еще боле, я вас застрелю». Яган также рассказал на допросе, что «вынув из телеги пистоль, уставя против их солдат, держал в руке, а как буде стали бить больше, и он бы их застрелил».

Преступление иноземцев, особенно Ягана, который зашиб солдата да еще сознавался, что пристрелил бы его, в глазах Ромодановского заслуживало смертной казни. Но князь задумался: преступники были иноземцами, Яган к тому же «делал артиллерные припасы». Петр в отсутствии, Петр любит немцев, а особенно служилых. Спустить немцам совестно перед русским человеком, которому князь не дает пощады в застенках Преображенского приказа. Как быть?..

Князь решил наказать по закону и определил: «Иноземцев Максима Лейку и Ягана Вейзенбаха казнить смертью, отсечь головы и, сказав им эту смертную казнь, положить на плаху и, сняв с плахи, им же иноземцам сказать, что великий государь царь Петр Алексеевич пожаловал, смертью их казнить не велел, а велел им за то озорничество учинить наказанье бить кнутом».

На другой день, 12 апреля, в Преображенском на Генеральном дворе рано утром все уже было готово к казни. Отряд солдат окружал отгороженное для этого место, на котором палач Преображенского приказа, с засученными рукавами, в кожаном переднике, с топором в руках, ожидал у плахи осужденных. Пробил барабан… Привели преступников. Яган и Максим, бледные как полотно, положили свои головы на плаху и в мучительном томлении ожидали взмаха топора. Но раздался голос дьяка Преображенского приказа, который прочел решение князя. Несчастные ожили, но с ужасом увидели перед собою другого палача – с кнутом! Палачи начали раздевать Ягана и Максима…

– Стой! – раздался вдруг голос Ромодановского, смотревшего на эту сцену с крыльца.

Палачи не расслышали его приказа и продолжали свои приготовления.

– Стой! – опять закричал Ромодановский.

Иноземцы в трепете обернулись к нему, не зная, что их еще ожидает.

Князь торопливо сошел с крыльца, подбежал к иноземцам и начал бить их тростью по спине, по ногам.

– Вот вам, заморские безобразники! Вот вам! – приговаривал Ромодановский с каждым ударом. – Впредь не озорничайте!

Наконец князь устал от собственноручного наказания.

– Вытолкайте их на свободу! – крикнул он солдатам.

Что заставило его изменить свое предыдущее решение? Боязнь ли получить от Петра упрек за наказание иноземцев или налетевшая вдруг минута мягкосердия и самодурства? Первое скорее.

Случай этот произвел неблагоприятное впечатление в народе, который громко осуждал Ромодановского, говоря: «Русским не было бы пощады, а немцам – поблажка!»

Г. Есипов

Испытав бесплодно все средства добыть у Швеции невский проход мирным путем дипломатических сношений, Петр I во время первого своего путешествия по Западной Европе, сойдясь с польским королем – саксонским курфюстом Августом II, принял участие в тройном союзе северных держав против воинственного Карла.

Согласно взаимному договору о поддержке, он на другой же день по получении в Москве ратификации мира с турками, 19 августа 1700 года, объявил Швеции войну.

Приготовления делались исподволь уже давно, и вслед за объявлением военных действий были выдвинуты достаточные силы к северо-западной окраине России. В конце сентября и сам государь явился к войску, расположенному подле Нарвы. Осаждающая Нарву армия открыла артиллерийский огонь по ее укреплениям, но обстреливание из полевых орудий не могло причинить особенного вреда крепким стенам города, уже неоднократно выдерживавшего осады русскими войсками.