Михаил Вострышев - Москва и Россия в эпоху Петра I

Он пристально посмотрел в глаза побледневшему Рассохину и отвернулся от него…

Сильно задумался государь, да и было ему, над чем думать. После несчастного сражения, в котором мы потеряли все свои орудия, прежде, чем возобновлять войну, необходимо было обзавестись новой артиллерией. Будь деньги, это не составило бы особой трудности, но денег не было и не у кого было их занять. Все европейские державы, встревоженные быстрым развитием своего восточного соседа, открыто радовались происшедшей катастрофе, и русским посланникам немало пришлось поработать над ослаблением произведенного ею впечатления.

Венский наш посол, Голицын, был совершенно уничтожен. Он писал, что князь Кауниц не хочет с ним даже разговаривать, что над русскими и их войском все безнаказанно смеются. Матвеев сообщал, что в Гааге известие о Нарвской битве было получено 14 декабря и везде вызвало нескрываемый восторг, газеты наполнились беззастенчивыми шутками и обвинениями Петра в личной трусости. Польша требовала, чтобы ей был возвращен обратно Киев. В Вене распространился слух о новом нашем поражении под Псковом; говорили, что государь едва успел убежать с небольшим конвоем, что царевна Софья оставила монастырь и вступила на престол…

Помощи ждать было неоткуда. Петр уже подумывал о том, чтобы перелить в пушки церковные колокола и взять из монастырских казнохранилищ часть схороненного там золота и серебра. Но обе эти меры могли возбудить неудовольствие в народе. Государь колебался. Он заперся в опочивальне и никого к себе не допускал. Даже Меншиков, пользовавшийся особой его любовью, не смел к нему войти.

Рассохин, по обыкновению, стоял перед плотно затворенною дверью и прислушивался к неровным шагам царя. Вот уже второй день, как ни одна живая душа не переступала этого порога. Сперва молодой денщик пытался разгадать, о чем думает, запершись у себя, государь, но такого рода задача оказалась ему не по силам, и мысли его, словно планеты вокруг солнца, снова начали вращаться подле голубоглазой Лизхен. Робкие сначала и скромные мечты постепенно начали сменяться воздушными замками все более внушительных размеров, и под конец Рассохин, наверное, потерял бы всякое сознание действительности, если бы чьи-то тяжелые шаги не заставили его очнуться.

Это был князь Ромодановский, который, узнав, что царь уже целые сутки сидит у себя в опочивальне и никого не принимает, решился навестить его. Часовые, зная, каким доверием пользуется у государя Ромодановский, не посмели его остановить: князь мог по своему полномочию казнить их смертью, не спрашивая на то разрешения. Не хуже часовых знал об этом и Рассохин и потому почтительно отступил от двери.

Ромодановский вошел без доклада и остановился. Государь ходил по комнате в глубокой задумчивости и не замечал пришедшего. Тогда князь пошел к нему навстречу, так что они столкнулись.

Петр пасмурно взглянул на него.

– Как ты, дядя, сюда забрел? – спросил он изумленно. – Разве не сказано тебе, что никого не велено пускать.

– Других, может быть, а только не меня, – невозмутимо ответил Ромодановский. – Меня и родитель твой, царь Алексей Михайлович, без доклада к себе пускал. Ведомо тебе, что при кончине своей мне тебя вверил… Кто же невзгоде печься будет о тебе, как не я. Полно крушиться, скажи, о чем целые сутки думаешь. Царь, отец твой, и царица, твоя мать, наказывали совета моего слушать. Размыкивать горе надо вместе, а не одному.

– Полно, дядя, пустое молоть, – послышался недовольный голос Петра. – Какой совет, когда в казне нет денег, когда войско ничем не снабжено, и артиллерии нет, а сие потребно скоро…

И государь опять тревожно заходил из угла в угол.

Ромодановский помолчал и, сурово посмотрев на Петра, произнес:

– Долгая дума – большая скорбь. Полно крушиться. Открой думу свою, какой к тому находишь способ; авось либо верный твой слуга промыслить полезное.

– Чтоб иметь артиллерию, для которой нет меди, думаю я, по необходимости взять лишние колокола, которые делают только пустой трезвон. Перелив их в пушки, загремлю ими против шведов полезным отечеству звуком.

– Добро мнишь, Петр Алексеевич… А о деньгах как же?

– Так, чтоб в монастырях и в церквах бесплодно хранящееся сокровище в золоте и серебре убавить, и натиснуть из него денег.

– На сие нет моего совета. Народ и духовенство станут роптать и почтут грабежом святыни.

– О народе я так не мню, я не разоряю налогами подданных и защищаю отечество от врага. А прочим зажму рот болтать. Лучше пожертвовать суетным богатством, нежели подвергнуться игу иноплеменников.

– Не все так здраво думают, Петр Алексеевич, сие дело щекотно. Иное придумать должно.

Государь нетерпеливо махнул рукой.

– Ведь деньги, дядя, с неба не упадут, как манна, а без оных войско с холоду и голоду умрет. Теперь иного средства нет…

– А я так знаю, что есть и что Бог тебе пошлет. Только скажи, сколько надобно.

– На первый случай около двух миллионов рублей, пока без притеснения народного более получу.

– Не можно ли поменьше?

Петр знал, что Ромодановский никогда не лгал, и потому Рассохин ничуть не изумился, услышав, как он совершенно другим, уже радостным голосом стал просить старика, чтобы тот открыл ему свою тайну.

– Не скажу, а услужу, – по-прежнему спокойно ответил Ромодановский. – Успокойся. Довольно того, что помощь государству в такой крайности учинить должен.

Послышались шаги, приближающиеся к двери, и денщик сообразил, что Ромодановский хочет удалиться. Но государь остановил его и неотступно стал просить, чтобы он сказал ему, откуда надеется достать денег. Князь сперва возражал, но, видя, что ему никак не отделаться, вздохнул и, наконец, произнес:

– Жаль мне тебя, Петр Алексеевич, быть так. Поедем теперь, но не бери с собой никого.

Едва ли Рассохин ясно отдавал себе отчет в том, что он делает, когда, почтительно проводив глазами государя и Ромодановского, крадучись последовал за ними, а затем опрометью бросился вслед за санями, в которые они уселись.

Из Преображенского они проехали в Кремль, прямо к Тайному приказу, которым начальствовал Ромодановский, и вошли в комнату присутствия. Там в это время, кроме сторожа, никого не было. Князь повелел ему отодвинуть шкап с приказными делами, стоявший у стены. Дряхлый старик сторож не в силах был сдвинуть его с места. Государь стал помогать ему. Тогда стенки шкапа затрещали, и он тяжело двинулся вдоль стены, обнаружив в ней железную дверь.

Петр I усмиряет ожесточенных солдат своих при взятии Нарвы в 1704 году. Фрагмент