Дмитрий Старостин - Между Средиземноморьем и варварским пограничьем [Генезис и трансформация представлений о власти в королевстве франков]

Идея особой взаимосвязи между королевской династией и монастырями как опорой ее власти присутствует в житии Балтхильды, однако в других агиографических произведениях, как современных ему, так и написанных много позже, нельзя заметить то, что она стала общепринятой. Меровингские “vitae” не позаимствовали из «Жития Колумбана» всех тех представлений, которые были характерны для ирландских монахов в отношении власти {221} . Описание деятельности св. Эдоэна и св. Элигия в агиографических текстах свидетельствует о следующем: все же нет веских оснований говорить о наличии представлений об особой связи между монастырями и королевской династией в VII–VIII вв. {222} Идеи необходимости обладания связями с королевским двором для основания монастырей не дают возможности понять всю сложность взаимоотношений властителей и значимых людей различного рода. Монастыри — те особые центры, где в течение позднего периода правления династии Меровингов короли и епископы должны были взаимодействовать, если хотели опираться на монашеские общины. Несмотря на то, что в это время монастыри стали постепенно распространяться, для авторов житий (в особенности для тех, которые писали через столетие после событий) их появление не изменило политический баланс, а равно и ресурсы, имевшиеся у королей и их двора. В VII в. монастыри отразили политический расклад, сложившийся в это время в Нейстрии, а именно, — систему, в рамках которой основой политики в королевстве франков было взаимодействие между правителями, знатью и епископами для поиска согласия, необходимого для использования ресурсов обителей.

Это позволяет заново посмотреть на то, насколько значимым был авторитет церкви для светской власти в соответствии со взглядами авторов агиографических сочинений в период между серединой VII и серединой VIII в. Для автора первой редакции жития св. Леодегара Отэнского (третья четверть VII в.) важно подчеркнуть вовлеченность прелата в политическую борьбу и его особую роль при дворе. Но как редактор более поздней версии этого памятника, так и автор жития св. Эдуэна, которое было написано через сто лет после излагаемых событий, в конце VIII или начале IX в., уже мало интересовались вовлеченностью епископов в процесс управления. Автор жития св. Эдуэна не стремился представить дело так, что поддержка франкских правителей Галлии оказывалась важнейшим фактором, позволявшим епископу завоевать авторитет в своем диоцезе при основании монастырей. Наоборот, в задачу автора входило показать, что смерть св. епископа Эдуэна явилась важнейшим событием для короля Теодериха III (673–690) и его окружения, и он рисует в деталях, с какой скорбью правитель и его двор приняли участие в последних церемониях {223} . Сообщения жития транслируют иной взгляд на события биографии св. Эдуэна по сравнению с тем, который обнаруживается у авторов жизнеописаний других святых, или же по сравнению с ситуацией, возникающей после изучения грамот. На примере двух этих текстов логично утверждать — в VII в. образованный клир считал, что епископы могли на равных с королями определять политику Франкского государства, и только открытое насилие со стороны королей могло ограничить власть прелатов. Короли и епископы, согласно представлениям клира, должны были договариваться и находить взаимоприемлемые способы использования ресурсов обителей, которые к этому моменту стали постепенно менять светский и церковный пейзаж меровингской Галлии. Но этот взгляд, скорее всего, являлся пристрастным и был своего рода пропагандой, т.к. картина, рисуемая житиями, во многом противоречит той, что возникает в грамотах.

История Сен-Дени является одним из важнейших сюжетов в средневековой истории Франции [38]. В Высоком Средневековье этот монастырь стал символом единства Франции и преемственности монархии и ее королей из династий Капетингов и Валуа. Сен-Дени был усыпальницей французских королей, и в нем хранились символы монархии — “Oriflamme”, боевой стяг французских королей. Именно в этом аббатстве монахи поддерживали память о королях Франции традицией историописания. История Сен-Дени служила символом преемственности истории Франции и французской монархии в период Средневековья, и обращение к ней — не просто дань прошлому. Ведь представления об ушедших эпохах являются частью мировоззрения в любой культуре, и они не в последнюю очередь ответственны за формирование в рамках этой традиции знаков и символов, используемых в процессах общественной коммуникации. Поэтому вопрос об истории Сен-Дени — это вопрос о том, как исторический контекст Средневековья влиял на возникновение характерных для данного периода исторических представлений. Дискуссии об основных событиях в истории монастыря в Раннем Средневековье были способом осмыслить историю Франкского королевства (а затем и Франции), и поэтому представления о прошлом монастыря явились инструментом передачи отношения к королям и к их взаимоотношениям с церковью. Это выразилось в жарких спорах, в рамках которых оспаривание отдельных аспектов истории Сен-Дени или защита их подлинности стали способом выразить свое мнение по поводу современных для участников дискуссий событий. Ниже мы попытаемся показать, что реальные события из прошлого монастыря были для образованных людей Средневековья равнозначны с его легендарными, мифологическими аспектами; они значимы как устная традиция, служившая основой многих претензий обители на прилежащие земли. Именно поэтому обращение к истории Сен-Дени современных ученых является не просто обычным исследованием политической или социальной истории, а изучением проблем культурной истории. Пример Сен-Дени дает возможность поднять тему «исторической памяти» в Средневековье, тему, которая стала ключевой для многих медиевистов [39]. Ее исследование дает возможность понять, как в Средние века складывалась практика обращения к истории и создания исторических дискурсов в ответ на злободневные запросы времени {224} .

Традиционно среди легенд об истории Сен-Дени можно выделить свидетельства о его основании св. Дионисием Ареопагитом и о событиях VI в. Но не менее интересен и период VII–VIII вв., время ослабления династии Меровингов и ее постепенной смены династией Каролингов. Именно после краткого исчезновения из источников в указанный хронологический отрезок монастырь возникает в правление Карла Великого и Людовика Благочестивого как обитель, тесно связанная с королями и претендующая на особый статус. Именно этот период крайне важен для понимания принципов взаимодействия представителей церковной и светской иерархии, а также между королевской властью, епископами и монастырями. Отчасти в силу своего исключительного положения в Высоком Средневековье и историографической традиции Нового времени Сен-Дени стал тем примером, который исследователи всегда использовали в качестве ключевого, когда писали о принципах взаимодействия светской и церковной власти в отношении монашеских общин {225} . Но став важнейшей опорой королей Франции в Высоком Средневековье, монастырь дал возможность исследователям поднять вопрос об истоках данного процесса и заставил их искать корни особых взаимоотношений между правителями и монахами в ранний период, когда создавали практики как власти, так и монашества. Это является более сложной задачей, чем кажется, т.к. история монастыря в Раннем Средневековье обросла легендами и ложными представлениями. Ведь сакрализация Сен-Дени как символа власти королей над Францией началась в Средние века, и как будет показано, практика мифологизации прошлого истории обители тоже уходит корнями в то время, когда франкские государи из династии Каролингов — в особенности Пепин III и Карл Великий — стремились распространить свое влияние по всей Европе. Особое положение Сен-Дени создало проблемы в понимании его места в истории Франкского королевства во время династии Меровингов и в начале правления династии Каролингов. В частности, вопрос о том, когда именно Сен-Дени стал «королевским монастырем», т.е. аббатством, получавшим предпочтение со стороны королевской династии, до сих пор является одним из важнейших в историографии {226} .