Дмитрий Старостин - Между Средиземноморьем и варварским пограничьем [Генезис и трансформация представлений о власти в королевстве франков]

Возрастание роли приговоров королевского суда в качестве исторического источника свидетельствует не о правовом хаосе, а скорее об изменении типов грамотности. Если историю Галлии VI в. можно изучать по налоговым спискам, королевским грамотам и нарративным источникам, то в VII в. типы доступных источников уже другие. Для VII в. нет трудов, подобных «Истории франков» Григория Турского, и основными нарративными источниками служат Фредегар, «История франков» и жития святых. Одновременно судебные записи приобретают большое значение, и информация, извлекаемая из них, позволяет дополнить историческую картину указанного периода, которая складывается в ходе исследования нарративных источников. В чем-то сведения из судебных протоколов дополняют рассказы историков, поскольку показывают, что поиск согласия между правителями, знатью и клириками (епископами, аббатами и другими представителями белого и черного духовенства) был одной из основных целей политики данного периода. При этом можно отметить — как и нарративные источники, судебные протоколы показывают, что ни у одной из этих групп не было монополии на использование ресурсов церквей и монастырей, в которых короли иногда нуждались для поддержания своей власти. Именно в судебных протоколах можно найти, как формальное главенство государя выстраивалось на основе лавирования между различными группами в ходе судебных заседаний. Поэтому картина, вырисовывающаяся после их прочтения, во многом не отличается от той, которую можно было бы найти в исторических повествованиях и памятниках агиографии.

В схеме, которую создают судебные протоколы, есть также и особенности, позволяющие дополнить панораму политического и социального устройства Франкского королевства. Так, в историях и житиях епископы и аббаты часто стремились создать живописное полотно чудесного вмешательства высших сил в процесс достижения согласия, и принижали свою роль в разрешении конфликтов в королевском суде. А судебные документы говорят о том, что представители церковной иерархии принимали в них активное участие, и их роль зачастую оказывалась не менее важной, чем правителей или знати. Более того, судебные протоколы показывают — граница между иерархией церковной и светской была не столь значима для Раннего Средневековья. Вокруг государя образовывались упорядоченные группы знати, состоявшие из королевских чиновников, представителей региональной знати и тех их отпрысков, которые пошли в епископы или аббаты. Группы не были привязаны к одному региону, и они не формировались только по семейному принципу или в соответствии с церковным или светским статусом. В согласии со взглядом авторов судебных протоколов, так же, как и с воззрениями творцов нарративных источников видно, что суть политики в королевстве франков состояла в постоянном поиске компромисса между этими группами, которые обращались к государю как к верховному арбитру для достижения равновесия сил.

Предпринятое исследование представлений о власти в меровингской Галлии позволило уточнить основные тенденции и периодизацию романо-германского синтеза. Проведенное нами изыскание показало — субъективные восприятия авторов различных типов источников совпадали в следующем: в этот период власть основывалась на согласии между правителями, знатью и церковной иерархией. Данный идеал был развитием идеи, сформулированной еще в Античности. Причем для образованных людей этой эпохи (авторов исторических и, впоследствии, агиографических сочинений), успех правителя зависел от его способности договариваться со своими сторонниками в отношении использования ресурсов, находившихся под их контролем. Поэтому резонно утверждать, что в представлениях современников власть королей в Меровингском королевстве франков никогда не являлась «частной», основанной в первую очередь на праве владения землей [54]. Вне зависимости от типа источника мы видим, что суть политики для образованных людей разного статуса и интересов состояла в нахождении согласия между светскими правителями, их придворными, чиновниками, и местной знатью, а также представителями церковной иерархии, епископами и аббатами.

Исследование трех типов источников — исторических и агиографических сочинений и судебных протоколов — показало, что взгляды их авторов и составителей на соотношение сил в эту эпоху менялось. Сочинение Григория Турского, написанное в конце VI в., характеризовало королей как варварских властителей (их образы созданы на основе канонов позднеантичной историографии), чьи прерогативы были весьма ограниченными и в чем-то сходными с полномочиями римских наместников. Но одновременно оно изображало епископов как хранителей мира. В VII в. Фредегар и, в особенности, его Продолжатель уже больше внимания уделяют королям и их окружению, считая их (а не епископов) главной исторической силой Галлии. В начале VIII в. автор “Liber historiae francorum” не видит истории Галлии вне связи с королями Меровингской династии и изображает двор как единственный центр власти в государстве франков.

Однако картина выглядит совершенно по-другому, если посмотреть на иные источники эпохи. Авторы житий на примерах основания монастырей показывали, что в Нейстрии этого периода правители должны были искать согласия епископов и аббатов (часто происходивших из знатных галло-римских или франкских семей), дабы иметь возможность пользоваться земельными ресурсами, которые находились в руках церкви (в особенности — монашеских общин). Эта картина подтверждается исследованием судебных протоколов. Документы фиксируют крайне медленное превращение обителей (вроде Сен-Дени) из базилики и монашеской общины, находящихся под контролем епископа, в «королевский монастырь» (т.е. пребывающий под непосредственным патронажем государя). Меровингские короли вынужденно использовали ресурсы отдельных знатных людей, епископских кафедр, небольших монастырей или церквей, которые были не способны дать им возможность создать надежную базу в Галлии {355} . Несмотря на то, что с течением времени государи оказались в центре повествования хроник, они остались в целом на периферии той картины, которую рисовали агиографические сочинения и решения королевского суда. Последние, как мы попытались подчеркнуть, изображали короля как верховного арбитра, который способствовал поискам согласия сторон конфликта, но при этом оказывался ограничен в возможности диктовать решение. Взгляд, согласно которому во Франкском королевстве наблюдался постепенный рост значимости меровингских государей, характерен только для авторов исторических сочинений. Увеличение роли франкских королей в их повествовании, возможно, связано с тем, что историописание все более становилось привилегией принадлежащих к “curia regis” образованных людей.