Дарья Наленч - Пилсудский [Легенды и факты]

Я с любопытством посмотрел на Пилсудского и заранее поблагодарил его.

— Дам свою фотографию с надписью.

— Большое спасибо.

И. желая ковать железо пока горячо, добавил:

— Сейчас принесу фотографию.

— Хорошо, хорошо.

Я бросился бегом в свою комнату и через минуту положил перед Маршалом фотографию, которых я всегда имел у себя в запасе несколько штук.

Пилсудский взял ручку и написал под фотографией: «Капитану Лепецкому — автору «В блеске войны» — Ю. Пилсудский».

— Возьмите, — сказал он с добродушной улыбкой, протягивая мне свою фотографию с автографом, — напечатайте в своей книге. Это тоже неплохая реклама. А предисловие, может, напишет вам кто-то другой.

И спустя минуту:

— Может, Смиглы захочет написать.

Я был глубоко тронут добротой Маршала, который среди сотен дел первостепенного значения нашел минуту времени подумать о моей скромной просьбе. Мне хотелось выразить свои чувства, и я начал что-то бормотать на эту тему, но Пилсудский перебил меня.

— Хорошо, хорошо, не хочу слушать ваших излияний.

Фотографию с этой надписью я считаю для себя самым дорогим подарком и самой большой наградой за свою службу. Это один из последних автографов Пилсудского.

Вскоре после разговора с Маршалом я пришел к генералу Рыдз-Смиглы и, коротко повторив историю с предисловием, показал ему фотографию Маршала с надписью и попросил его написать хотя бы несколько строк. К моей огромной радости, генерал обещал, и спустя некоторое время я получил известие, что предисловие готово…

Во время пребывания Пилсудского в Пикелишках я совершил поездку в Персию и Ирак. Время пролетело незаметно, и когда я оказался снова в Варшаве, то узнал, что Маршал уже дня четыре или пять, как вернулся из Пикелишек. Поэтому ничего удивительного, что я шел к нему, умирая от страха.

А вдруг Маршал рассердится! Я очень боялся его гнева. Поговорив с доктором Войчиньским, который не только не успокоил меня, но даже подлил масла в огонь моего беспокойства, я направился в маршальскую столовую.

Пилсудский только что съел обед и пил теперь чай, на небольшом столике еще стояли неубранные тарелки с остатками еды.

— Пан Маршал, — обратился я к нему, — докладываю о своем возвращении из отпуска.

Пилсудский без улыбки сурово посмотрел на меня.

«Плохи мои дела», — подумал я и, желая не дать ему слова сказать, добавил:

— Трудно точно рассчитать продолжительность поездки.

Маршал поднял голову, как это делал всегда, когда чьи-то слова его заинтересовывали:

— Только не выкручивайтесь. Опоздали — и все.

— Пан Маршал, но вы же точно не назначали мне дня возвращения.

Пилсудский махнул рукой.

— Дурак, — сказал он коротко.

Мне стало неприятно, но я одновременно понял, что Маршал имел в виду.

— Понимаю.

— А что вы понимаете, умник.

— Что я и так не должен опаздывать.

— О, какой догадливый.

Правда, пока что вопрос о моем опоздании был забыт без предполагаемых доктором последствий, но Маршал еще раз напомнил мне о нем несколько дней спустя в связи с подготовкой к отъезду на отдых в Мощаницы.

— Вы, — сказал он, — будете играть в приготовлениях второстепенную роль, поскольку опоздали.

Потом уже я никогда не слышал упреков на эту тему.

Место для отдыха — кто мог в то время предполагать, что это будет последним отдыхом Пилсудского? — и для предпоследних военных учений выбирал полковник Леон Стшелецкий [221] Леон Стшелецкий (1895–1968) — полковник, легионер, в сентябре 1939 года командовал кавалерийской бригадой. . Мне Пилсудский велел проследить, чтобы там было все приготовлено. Выбор пал на имение Кемпиньского в Мощаницы.

— Что касается вас, — сказал мне Маршал после моего возвращения из Мощаницы и доклада, — то вы займетесь моей безопасностью. Только не таким дурацким способом подглядывания и слежки за мной, понятно?

Не раз Пилсудский жаловался на систему его охраны, заключающуюся в хождении за ним по пятам, поэтому я ответил без колебаний:

— Так точно, понятно.

— Ну и хорошо, дело в другом. Там близко чехи, пепички. Вы должны знать, что это самые любопытные люди на свете, врожденные шпионы. Они наверняка захотят следить за мной. Я же этого не хочу.

Маршал на минуту умолк, закурил папиросу, после чего продолжил:

— Я вам это говорю для того, чтобы вы так устроили, чтобы никто не ходил за мной по пятам, да и сами займитесь больше окрестностями, чем имением.

— Слушаюсь! Тогда я поселюсь, пожалуй, в Живце или Вельске; машина у меня есть, всегда смогу быстро подъехать.

— Я тоже так думаю.

Из Варшавы поезд тронулся в плохую погоду. Уже около Колюшек начал накрапывать дождь. Но Пилсудский был доволен.

— Дождь весь выльется, — ответил он на мои сетования, — и когда приедем на место, будет хорошая погода.

И действительно. В Живце небо было хотя и хмурым, но, как говорят метеорологи, «с прояснениями».

На перроне нас встречали местные власти. За вокзалом ждала огромная толпа. При виде детей лицо Пилсудского озарилось улыбкой. Он на минуту остановился у машины и дружески кланялся собравшимся.

Через несколько минут езды мы были уже в Мощаницы.

Само имение, расположенное в широко раскинувшемся парке с красивыми газонами и старыми деревьями, окружала аккуратно подстриженная живая изгородь. Дом был двухэтажный, просторный. На пороге Пилсудского встретили хозяева: пан Кемпиньский с женой и тремя дочерьми.

Шляхтич был взволнован. В руках по старому обычаю держал поднос с хлебом и солью. Прерывающимся голосом произнес короткую речь, девчата вручили Маршалу цветы.

Пилсудский поблагодарил, поздоровался. Вошли в дом.

Через час хозяева покинули имение, чтобы поселиться на время пребывания высокого гостя в Живце. Маршал, побыв немного в своих комнатах, вышел в парк, где долго гулял.

День в Мощаницы начинался рано. Еще солнце не появлялось из-за гор, как все приходило в движение.

Пилсудский просыпался поздно. Около десяти слуга приносил ему чай и ставил на столике возле кровати, рядом клал газеты. Маршал вначале читал газеты, а потом завтракал.

Обычно около двенадцати, когда солнце стояло уже высоко, светя и грея, как в июле, Пилсудский брал «мацеювку» и выходил в парк.

Делал вначале «обход», то есть медленно проходил аллею за аллеей, обходил клумбы, заглядывал во все углы. Не любил, чтобы его кто-то сопровождал. Ходил один. Уже в первый день после приезда строго предупредил:

— Только не шляйтесь за мной. Я этого не люблю.

Но иногда разрешал. И тогда показывал наиболее интересные кусты и цветы, которые заметил до этого: сравнивал все с Пикелишками и Сулеювеком. В парке его интересовало все. Останавливался подолгу у цветочных клумб или у грядок в огороде, наклонялся, брал в руки цветы и листья, рассматривал их.