Дарья Наленч - Пилсудский [Легенды и факты]

Сколько же издевательства и насмешек было в тех трех неброских словах, завершающих абзац! Будто бы простая констатация очевидного факта, а в основе своей, в контексте предыдущих выводов — жестокое обвинение в часто проявлявшемся в Польше патриотизме громких слов и несравнимо меньших дел.

По окончании гимназии в 1885 году восемнадцатилетний юноша с прекрасной генеалогией и значительно менее привлекательными перспективами встал перед выбором путей взрослой жизни. О спокойном существовании землевладельца даже не приходилось мечтать. От огромного, как это было несколько лет назад, состояния остались крохи. Нужно было, и быстро, получить специальность, обеспечивающую самостоятельность. Зюк решил учиться медицине, что давало бы затем стабильный подходящий заработок.

Финансовое состояние семьи выглядело столь плачевным, что, выбирая учебное заведение, он подумал об относительно дешевом, провинциальном университете в Харькове. Там он и оказался осенью 1885 года. Учился без энтузиазма. Не бросился и в водоворот студенческой политической жизни, хотя столкнулся с модной в то время студенческой конспирацией. За участие в демонстрации провел даже пару дней под арестом. Однако в активистах не ходил. По окончании первого года возвратился в Вильно, намереваясь после каникул возобновить учебу в университете в Дерпте [17] Дерпт (русский Юрьев) — современный эстонский город Тарту. С 1632 года здесь находится знаменитый университет. .

Почтовые формальности, связанные с переводом, затянулись. В Вильно Зюк не был особо занят, не работал, оставаясь на содержании семьи. Одновременно немного втянулся в конспиративную деятельность, встречаясь в кругу друзей и дискутируя о модном тогда социализме. Именно тогда впервые обратился к русскому изданию «Капитала» Маркса. Чтение не произвело на него впечатления. «Абстрактная логика Маркса, а также властвование товара над человеком не укладывалось в моем мозгу», — вспоминал он в 1903 году. А много лет спустя, в 1931 году, он облек эту мысль в такие слова:

«Я старался познать и углубить идеи социализма. Начал читать «Капитал» Маркса. Но когда встретился с доказательством, что стол равняется сюртуку или же может равняться сюртуку, если речь идет о количестве и стоимости труда, которые заключают оба эти предмета, я закрыл книгу, так как такое истолкование казалось мне вздором. Материалистическая философия, властвование которой быстро закончилось и на почве которой возникла теория Маркса, никогда не умела убедить меня».

Это искреннее признание свидетельствовало в равной степени как о психическом складе, так и о пробелах в образовании. Ведь можно считать теорию Маркса ошибочной, но поднимать ее на смех рассуждениями об идентичности стола и сюртука означало показать не столько убеждения, сколько экономическое невежество.

Заполненное в большей части скукой ежедневного прозябания, вынужденное пребывание в Вильно прервал арест 22 марта 1887 года. Неожиданно девятнадцатилетний юноша оказался втянут в круговорот больших и грозных дел, о значении которых даже не мог и догадываться.

Действовавшая несколько месяцев назад в Петербурге террористическая фракция «Народной воли» решила убить царя Александра III. Покушение готовились осуществить с помощью бомбы, дополнительно наполненной ядом, чтобы монарх погиб даже в случае легкого ранения. Необходимые смертоносные компоненты доставили из Вильно. Помогли в этом братья Пилсудские, особенно Бронислав, который, обучаясь в Петербурге, участвовал в конспиративной жизни города. Но ни он, несмотря на принадлежность к организации, ни тем более Зюк, который только выполнял просьбы брата, понятия не имели о подготовке покушения. Информированность Бронислава о заговоре была более широкой, а Зюка, видимо, ограничивалась тем убеждением, что он участвует в каких-то неопределенных действиях, квалифицируемых правом как подрывная деятельность. Однако это его не очень беспокоило, а революционная этика того времени требовала оказывать мелкую помощь в проведении антиправительственных акций.

Подготовка к покушению была закончена. Однако заговорщикам не везло. 10 марта 1887 года они несколько часов подстерегали царя, но он не покидал дворца. Подобная неудача постигла их спустя два дня. Неудача преследовала их и еще через день, когда, казалось, успех был так близок: 13 марта Александр III направлялся на траурную панихиду в годовщину смерти отца, который ровно шесть лет назад погиб от бомбы заговорщика Игнацы Гриневицкого — поляка, члена «Народной воли». Однако случай распорядился так, что служба плохо поняла поручение и уже готовый в дорогу царь вынужден был полчаса ждать карету. На головы виновных посыпались громы. Никто не знал, что эта задержка спасает монарха от участи своего отца.

В то же время полиция арестовала заговорщиков. Это произошло случайно. Она следила за одним из конспираторов по совершенно иному поводу и решилась на профилактическое задержание его вместе с группой лиц в таком людном месте, как трасса, по которой проезжает кортеж монарха. Когда выяснилось, какая большая добыча сама попалась в руки, власти приступили к энергичному следствию. Оно охватывало все более широкие круги, в частности, из-за того, что несколько арестованных не выдержали допросов и выдали всю информацию, которой располагали.

Одна из с трудом распутываемых полицией нитей привела к братьям Пилсудским. И хотя не было доказательств участия в подготовке покушения, их на всякий случай сурово наказали.

Бронислав, разделяя судьбу всех обвиненных в покушении, был присужден к смертной казни, которую царь «милостиво» заменил на 15 лет сибирской каторги. Ибо в конце концов власти решили, что повешение пяти лиц (в том числе одного из главных организаторов покушения — Александра Ульянова, брата Владимира Ульянова-Ленина) и так отпугнет других от мыслей о покушении.

Зюка вообще не поставили перед судом. В принципе полиция не имела убедительных доказательств его вины, однако считала, что даже самая малая причастность к «государственному преступлению» не должна пройти безнаказанно. В результате ничего не знающего о покушении юнца еще до процесса, в административном порядке, наказали пятилетней ссылкой в Восточную Сибирь.

Он тяжело пережил это. На него обрушился совершенно неожиданный удар. Переполнявшие его настроения, горечь и надломленность отчетливо проявились в стихотворении, которое он написал как раз накануне отъезда в Сибирь: