Андрей Демидов - Колодец Времени - книга поэм [СИ]

Силой заставили, как гладиаторов, насмерть сражаться,

Все из богатых семей, пали жертвой в ту ночь роковую.

Не приходилось ещё никогда Риму так унижаться.

Воля чудеснорождённого бога-спасителя Митры

В этой победе себя проявила, прославив героев.

Благословение бога во всём проявлялось не хитро,

На продолжение дела священной свободы настроив.

Хлынули с неба дожди, остудив и пожары и казни.

Всюду потоками грязь и холодные ветры с востока...

Въехал тогда в Форум Аннея римский отряд без боязни,

С ними был Каст, друг вождя и охраны немного.

Их довели без преград до базилики вечером поздним.

Римский военный трибун внутрь вошёл, занося две корзины.

Ждал там Спартак, Крикс и Ганник, не веря заранее козням,

Речи решили послушать не слабого духом мужчины.

"Аве! Я Гай Юлий Цезарь, военный трибун, избран только.

Тайну прошу сохранить о сегодняшней встрече навечно.

Я тут не то, чтобы выплатить вам за судьбу неустойку,

Или сыграть вам бесстрашного Сцеволы роль безупречно.

Консула Мария славного, преданный друг и племянник.

Слава деяниям вечно его и тому, как он правил.

Я от себя и от духа его благородного скромный посланник!"

Гордо сказав это, Цезарь на пол корзины поставил.

"Бился под стенам Рима я с Марием вместе.

Смерть нас косила, но вера в победу была неослабна.

Тысячи три было нас с мавританцами - конницей чести.

Сдался на милость нам Рим, но сам Марий скончался внезапно!" -

Грустно ответил Спартак и поднялся трибуну навстречу.

Он коренаст был, не молод, с пронзительным яростным взглядом,

С быстрой и ясной по-гречески правильной речью,

Полной, однако, каким-то отчаяно-горестным ядом.

Волосы длинные, светлые, вились руном своевольно,

Нос, подбородок большие и сильные, ловкие руки.

Многих убили они на войне, на арене невольно,

Шрамы на теле могли рассказать всё о боли и муке.

"Что же в корзинах? - спросил громко Крикс, великан светлоглазый.

Он был красив, словно скульптор его отливал с эталона,

Взгляд благородный, наполненный смыслом и волей,

Голос, звучащий призывно, не хуже жрецов Аполлона,

Шрамы глубокие всюду, как след гладиаторской доли.

"Деньги, - ответил военный трибун, - на войну против Рима".

"С Римом воюем и так, как с чумной неизбывной заразой,

Разве Главр смертью своей страшной не доказал это зримо?"

"Сколько? - спросил Ганник, - время чудесных загадок?"

"Здесь ауреусов полных три тысячи, - Цезарь ответил, -

Это за дело, что нужно нам сделать совместно, задаток,

Против заразной чумы, как уже раньше галл тут заметил".

"Год мы провинцией правим уже без законов Сената.

Сто десять тысяч собрали себе ауреусов с лишним.

Платим за хлеб, лошадей и коров, и за всё, что нам надо.

Митра нас учит по-братски делить всё с далёким и ближним.

Много уже из провинций других к нам пришло побратимов.

Бой между Суллой и Марием вместе с их смертью не кончен.

Нам мысли Гракха и Мария дороги в кодексе чтимом,

Страшном Сенату - убийцам, ворам и фискалам их гончим.

Люди из разных слоёв собираются к нам бесконечно -

Святость Республики им дорога больше жизни и счастья.

Нужно законом поставить предел олигархам навечно,

Плебс всколыхнуть, чтобы правда предстала их частью".

Так без раздумий ответил Спартак, прислонившись к колонне.

Двое рабов принесли хлеб, вино, фрукты, чистую воду.

Синие звёзды раздольно рассыпались на небосклоне,

В окна смотря, свысока изучая людскую породу.

"Мало здесь денег, - сказал недоверчиво Ганник, -

Знаем, что ты не богат и долгов понаделал не мало.

Тайной и странной неведомой силы ты смелый посланник.

Римская знать направляет на Рим ядовитое жало?"

Гай Юлий Цезарь взял кубок с водой, выпил, встал горделиво.

Стал говорить будто с Форума он обращался к народу:

"Ныне в Республике правит закон, только несправедливо.

Наша свобода лежит как мертвец, олигархам в угоду.

Консул не может теперь ничего, стал он куклой Сената.

Разве за это сражались отцы и герои страдали?

О шестисот головах в Рим пришёл царь диктата,

Хочет, чтоб мы демократию в жертву богатству отдали

Сетью законов нас всех оплели, кандалами, цепями,

И ничего не дают изменить адвокаты и судьи.

Демократично начнут обсуждать бесконечными днями,

После от воли народа остаётся лишь словоблудье.

Марий не сбросил царя, хоть рубил шеи чудищу-туше.

Реки в гражданской войне пролились крови римлян несчастных.

Суллу призвал ведь Сенат и вернул всё обратно, и хуже,

Не удержать так Республике двадцать провинций подвластных.

Как олигархию и демократов связать крепко вместе?

Как защитить демократию перед угрозой богатства?

Как не развить демократию плебса в подобие мести,

В путь конфискаций и бойню богатых, грабёж и пиратство?

Нужно скорее их всех убедить согласиться друг с другом.

Может война их сплотить против общей для Рима угрозы.

Плебс и Сенат будут спаяны общим смертельным испугом,

И для Республики смогут законы ввести и закроют вопросы.

Вот почему патриотам Республики нужно такое,

Что можно даже предательством гнусным назвать против Рима.

Я и Марк Красс и Великий Помпей - вот ядро бунтовское,

Будем мы с вами бок о бок сражаться с Сенатом незримо!"

"Да, это странное средство заставить людей быть добрее

Войско нанять для разгрома своей же страны, но во благо, -

Ганник-Канникас сказал и пошёл тихо вдоль галлереи, -

Так гладиаторов снова нужна Риму кровь и отвага?

Раньше мы жервой Юпитеру были и дань мёртвым предкам.

Мы искупали грехи римских граждан убийством кровавым.

Мы получали свободу и славу случайно и редко,

Гибелью многих друзей заплатив и привычкой к расправам.

К нам приходил день назад от Сертория тайный посланник.

Он умолял из Кампании с армией не удаляться.

Ведь устремится к нам каждый злодей и изгнанник,

И марианцы стекуться, и с армией соединятся.

Сам Квинт Серторий наверно желает вернуться обратно,

И марианцев в Тоскане собрать, ущемлённых Сенатом.

Плохо в Испании, видно проиграно всё безвозвратно,

Но и Помпею с Метеллом закончить войну трудновато.

После гражданских трёх войн здесь немало горючего всюду.

Только зажги - загориться от Альп до Сицилии тут-же.

Деньги Сарторий прислал, оценил в сто талантов причуду,

Чтобы мы сели в Кампании, спрятались в горы поглубже".

"Взяли вы деньги Сартория? - Цезарь спросил осторожно, -

Как вы удержите здесь десять тысяч уже к вам пришедших?

Видел я их по дороге, сдержать будет их невозможно,

Этих, от радости мщения и от надежд сумасшедших".

"Взяли мы деньги Сартория, но ничего не решили.