Андрей Демидов - Колодец Времени - книга поэм [СИ]

Босой старик в рубахе грязной,

Над ним молодушка склонясь

Шептала что-то несуразно,

Румянцем ярким залилась.

Заметив взгляд царя схватилась

Оправить косу - нет косы,

Не плетена, перекрестилась,

Укрыла ноженьки босы.

Стоял с девицей рядом отрок,

Вокруг с отвагою взирал,

И руки с кольцами верёвок

К груди тщедушной прижимал...

Иван опять о чём-то думал,

Охрана грозная ждала.

Вокруг расхаживал Наумов

И с губ его неслась хула.

Он вдруг застыл на полушаге,

Всё на мгновенье замерло.

"Идёт, смотри, палач Скуратов! -

Заметил кто-то рядом зло, -

Теперь в палачестве он лучший,

Его нам славы не добыть.

Царю он стал глаза и уши,

Горазд хоть тысячу убить!"

Хитра Скуратова ухмылка,

А в ней презрение и страх,

И он идёт не так уж пылко,

Свет прогорел в его глазах.

Как будто кануло в нём солнце -

Малюта прежний, да не тот:

На пальцах рук чужие кольца

И весь в крови с главы до ног.

Подали списки и листая

Скуратов быстро говорил,

Иван глядел в листы кивая,

Помалу мёд горячий пил.

Дьяк в эти списки пальцем тыкал:

"Подьячий Маслов, дочь и сын!"

А рядом злобно имя кликал

Вокруг Безопишев Угрим:

"Теперь подьячие: Сухаев

Иван, с женой и дочерьми,

Григорьев, Тимофей Богаев,

С сестрою Марфой и Сурьмин.

Васюк Шамшиев и Уваров

Неждан и трое сыновей,

Дочь и жена с Ильёй, Иваном

Из дворни, Тёмнев Алексей!"

Дьяк грел чернильницу свечою,

Грыз ногти, Ярцев задремал.

Край плахи мелкою щепою

Крошился, перстнем царь стучал.

Молился тихо Поливанов.

Дрова сухие принесли.

Рутина, холод, близь Ивана

Костёр сложивши развели.

Огонь не шёл, в трут били кремнем,

В солому сыпали искрой.

У самой плахи старец древний

Сам умер, был ведь чуть живой.

..."Богдан Воронин со женою

И сыном Карпом, Петр Петля

С женой да братом Неустроем,

Дьяк Воропаев, Линь Илья,

И Маслов Фёдор, дочь Ирина,

Жена, Будило Тимофей,

С ним сыновья Кирилл, Никита,

Молчан Рябой и брат Андрей"...

Уже опричники устали

Вину единую вменять,

И вместо "выбыл" просто стали

Одну лишь буквицу писать.

Подсудных всё не убывало.

Чернила кончились потом.

Дьяк стал, как ранее бывало,

Под строчкой ставить штрих ногтём.

Иван сидел усы кусая.

Узрел молодку без косы -

Она краснела всё, босая,

Но ни испуга, ни слезы.

Проснулся Ярцев вдруг в волненьи:

"Кто я, где я, почто народ?"

За братом смелым в то мгновенье

Молодку бросили под лёд.

..."Сыслёвы все, Иван, Василий,

Поплёв Суббота, сыновья,

Петр Блёклый и Семен Красильев,

А также вся его семья.

Потом Палицыны семьёю -

Всего пятнадцать человек,

За ним Шельга и братьев трое,

Кузма Третьяк и с ними Грек"...

Ещё поставили колоды,

Сменили сабли, топоры,

И одуревшие до рвоты

Ушли зеваки во дворы.

Дул ветер, быстро вечерело.

До тьмы решили продолжать.

Кого собрали - тут отделать,

Других до утра придержать.

Подьячих, дьяков и поквасов,

Конюших, чашников, чернцов,

Ткачей, дворянчиков, помясов,

Истопников, простых писцов,

Их жён, детей и домочадцев

Рубили тут, что было сил.

Поднялся царь, подпрыгнул Ярцев,

К саням поспешно потрусил.

"Монастырёвы и Цыплятьев,

Владыка, Котов и Сырков

Пусть ждут утра!" - царь поднял платье,

Чтоб не пристали грязь и кровь.

Но грязь к царю уже пристала.

Он ждал видения и сна.

"Господь... - откуда-то звучало, -

Ты сам их веси имена!"

...Разграбив храм святой Софии,

Иконы корсуньские взяв

И мощи древние, святые,

И всё убранство разметав,

Михайлицкий, Хутынский, Юрьев,

Антониев монастыри,

Оплот изменнических ульев

Без сожаления сожгли.

И храм святого Варлаама,

Жён-мироносиц и потом

Святых: Климента, Николая

И Пятницы Праскевы дом.

И храм Николы Чудотворца,

И церкви многие ярясь

Опричное громило войско,

Им потакал Великий Князь.

Когда от мёртвых запрудился

Весь Волхов, бросив мертвецов,

Царь хмуро в поле удалился

В опричный стан и стан стрельцов.

Чуму, пожаров ожидая

В шатрах у стен градских стоял,

Пленённых муча и пытая,

В уезд охотников послал.

Полки пошли с наказом царским -

Не рассуждать и не щадить,

Под предводительством боярским

Кругом пятины разорить.

Белоозерские пятины,

Затем Бежецкую, Шелонь

Громили ярые детины,

Древянскую, Усвят и Воль.

Сынов и внуков московитов,

Которых стал переселять

Сюда ещё Иван Великий,

Родами стали убивать.

Пришла погибель для Дубровских,

Каменских и Коротневых,

Отчёвых, Паюсовых, Сольских,

Гагариных и Квашниных.

Крестьян убитых не считали,

Что тягло чёрное несли,

Стопы и руки отсекали,

Чтоб в муках кровью истекли.

Жгли избы, резали скотину,

Оклады брали из церквей,

Нырнули в лютую пучину,

Казалось краю нету ей.

Живых же прочь переселяли,

Босыми гнали стар и млад,

Красивых девок отбирали -

Вели полоном в Новоград.

Казнив Цыплятьевых и с ними

Монастыревых, царь услал

Владыку Пимена в унылый

Острог, в оковах там держал.

Потом пол Новгорода взявши

В свою опричнину, Иван,

С монастырей его предавших

Решил собрать дань в свой карман.

Велел с них взять по тридцать тысяч

Златых рублей и серебро,

И пусть Борятинский всё взыщет,

Мишурин, Пронский, Старого.

Отделав Новгород толково,

И славу Господу крича,

Орда опричных воев к Пскову

Аки зверьё пришла рыча.

Все псковичи в одеждах белых

Во поле вышли пред стеной,

В рядах коленопреклоненных

Молили милости одной.

Просили их вести на небо

К вратам Господним золотым,

И за святым царём все слепо

Пойдут куда он скажет им.

Случилось чудо - царь смягчился,

На разграбление не дал

Опричным Пскова, удалился

От древних стен и станом встал.

По спискам взял кого изволил,

Пытал, казнил как хочет он,

Две сотни, триста обездолил,

В Москву погнал с собой в полон.

Чудесным образом спасённый,

Как Китеж-град по небу плыл,

Застыл Псков весь завороженный,

И Бога лишь благодарил.

Всё хуже делалось Ивану,

Не приходила благодать.

Он превратил всю душу в рану,

И продолжал её терзать.

Любил бродить по старым храмам,

Вот и у Медни был такой -

Разбит опричником упрямым.

Остановил здесь царь конвой.

Луна сочилась через щели

Закрытых ставень, иней, снег

Лежал под сводом, ветры пели

Молитвы будто человек.

Скрипели петли, кони ржали

Среди умершего села,

У церкви брошенной стояли

Царевы сани, ночь была.

Благообразная старуха

С ключом застыла у двери.