Дмитрий Дегтев - 1917: русская голгофа. Агония империи и истоки революции

Впрочем, по-нормальному провести продразверстку правительство тоже не смогло. 14 февраля министр Риттих выступал по этому поводу в Думе. «Из речи Риттиха было ясно, что за короткий срок ему немногое удалось сделать и что с продовольствием у нас полный хаос, – вспоминал Родзянко. – Городам из-за неорганизованности подвоза грозит голод, в Сибири залежи мяса, масла и хлеба, разверстка между губерниями сделана неправильно, таким образом, что хлебные губернии поставляли недостаточно, а губернии, которым самим не хватало хлеба, – были обложены чрезмерно. Крестьяне, напуганные разными разверстками, переписками и слухами о реквизициях, стали тщательно прятать хлеб, закапывая его, или спешили продать скупщикам».

Кроме того, царское правительство приняло еще ряд мер, мягко говоря, противоречивших принципам рыночной экономики и забивших еще один гвоздь в гроб царизма. А именно, пойдя навстречу «пожеланиям трудящихся», установило «твердые цены» на ряд продуктов. В частности, Министерство земледелия постановило, что мясо должно отпускаться по расценкам: за пуд свинины – 15 рублей, говядины – 19 рублей. Вывозить мясные продукты за пределы регионов также запрещалось. Нарушители сего карались штрафом 300 рублей либо тюремным заключением.

Статья за спекуляцию и связанный с этим состав преступления также появились при царском режиме незадолго до Февральской революции. Спекулянтами, как и при советской власти, объявлялись лица, занимавшиеся «перепродажей товара с целью наживы». То есть, по сути, таковыми могли стать все предприниматели, работающие в сфере торговли.

Так, Московской судебной палатой была осуждена за спекуляцию группа торговцев из села Спасское Макарьевского уезда. Вся вина последних состояла в том, что они реализовывали дефицитный товар «со слишком большой наценкой». К примеру, «спекулянт» Богаткин продавал сахар на 5 рублей дороже, чем купил сам. Первоначально дело рассматривалось в Нижегородском окружном суде, который вынес всем трем подозреваемым обвинительный вердикт. Торговцы не смирились и подали жалобу в вышестоящие инстанции, однако и там не снискали снисхождения. Палата, сославшись на особое, военное время, оставила приговор в силе – высшая мера наказания, которая по данной статье предусматривала три месяца лишения свободы. Столь суровое решение суд мотивировал «высшей степенью безнравственных побуждений, какими руководствовались обвиняемые».

Следствием запредельного снижения уровни жизни стал невероятный всплеск преступности. Крали все, что плохо и хорошо лежит, причем отовсюду: из амбаров, сеней, мастерских, заводских цехов, бань и магазинов. Причем воровали даже нижнее белье, валенки и платки! К примеру, 2 февраля гражданка Гусева с улицы Алексеевской вышла на пять минут из квартиры поболтать с соседями, не заперев при этом дверь. А когда вернулась, недосчиталась пухового платка. Через четыре дня на той же улице из бани Ермолаева неизвестные вынесли трусов, панталон, обуви и прочего тряпья, оставленного посетителями, на сумму 175 рублей. 16 февраля в указанном заведении пришедшая помыться крестьянка А. И. Корсакова лишилась в раздевалке своих валенок.

Уставшие от нужды рабочие заводов тоже без зазрения совести обворовывали друг друга. «Токарь новошрапнельного цеха Сормовского завода П. И. Жуков заявил в полицию о краже у него неизвестно кем из цеха тужурки стоимостью 100 руб. Токарь того же цеха B. C. Казаков заявил о краже во время работы пальто на козьем меху», – сообщали криминальные хроники.

Жертвами жуликов становились даже благотворительные организации. 13 февраля неизвестные обокрали Центральный обывательский комитет губернии Царства Польского, находившийся на улице Новой. Здесь добычей злоумышленников стали предназначавшиеся для беженцев из оккупированной немцами Польши 40 детских пальто и 16 пар сапог. Попутно грабители прихватили и потрепанное пальто служащего склада. 20-го числа преступники разбили витрину магазина «Книжное товарищество» на Большой Покровке и забрали выставленные там канцелярские принадлежности на сумму 75 рублей. Участились также кражи личного конного транспорта. Причем если еще в 1916 году лошадей воровали для продажи и личного пользования, то теперь целью кражи нередко становилось «поедание»…

Одним словом, социальная напряженность в феврале 1917-го достигла такого накала, что достаточно было лишь искры, чтобы произошел взрыв…

До какой степени дошло ожесточение и моральное разложение российского общества, показало событие, произошедшее в конце февраля в станице Кущевская Кубанской казацкой области. Газеты сообщали о зверском массовом убийстве сразу десяти местных женщин.

В годы Первой мировой войны жены ушедших на фронт мужчин, они же солдатки, получали от государства ежемесячное пособие в связи с временной (а зачастую и окончательной) утратой кормильца. Но, как водится, получали с большими задержками. И вот в один не самый прекрасный зимний день десять солдаток отправились в занесенную снегом станицу Кущевскую, где производилась выдача задолженности по пособиям. Каждая из женщин получила по тысяче рублей, всего десять тысяч. Огромные деньги по меркам тех лет! Для сравнения: кондуктор трамвая в те годы получал оклад 5 рублей в месяц, а рабочий на заводе 15–20 рублей плюс надбавка за военное время в размере 15%.

Перемещаться с такими суммами по степным дорогам, особенно в темное время суток, было опасно. Между тем, когда солдатки покидали станицу, уже темнело, посему, видимо опасаясь ограбления по пути домой, девять женщин передали все свои деньги на хранение десятой – Агафье, которая осталась в Кущевке ночевать у проживавшей там сестры.

Поздней ночью, когда указанная барышня ночевала на печке, она была внезапно разбужена раздавшимися в избе громкими разговорами. Оказалось, что это вернулся «с дела» муж хозяйки. Прислушавшись, женщина вскоре похолодела от ужаса… Из обрывков фраз следовало, что только что «были зарезаны девять баб, а денег-то всего четыре рубля…». Также она услышала, как сестра отговаривает своего супруга чинить расправу прямо в доме, мол, «только не здесь».

Поняв, что речь идет о ней самой, Агафья тут же решила бежать. Незаметно покинув дом, она сначала «уходила огородами», потом постучалась в дом к какому-то старику на окраине Кущевки и взмолилась о помощи. «Меня хотят убить», – плакала женщина, чуть ли не на коленях упрашивая пожилого жителя спасти ее. Старик неохотно, но все же согласился приютить «беглянку». По всей видимости, жители станицы были настолько запуганы, что попросту боялись помогать кому-либо.