Дмитрий Дегтев - 1917: русская голгофа. Агония империи и истоки революции

Кроме того, сама структура революционных партий, сформированная в 1902–1903 годах, не была рассчитана на многолетнюю изнурительную борьбу с режимом. И тем более на то, что этот режим после тяжелых и, как казалось, уже победных битв все же устоит, да еще и перейдет в контрнаступление. К узкому поначалу кругу идейных революционеров примкнуло много не очень проверенных, не очень талантливых, а то и вовсе временно примазавшихся личностей, порой откровенных авантюристов, жуликов и бандитов. Пока борьба в стране шла по нарастающей, внутрипартийные проблемы и борьба отошли на второй план. «Революционное движение породило полную разнузданность подонков общества, революционное движение вырождалось и разлагалось», – справедливо отмечал «Вестник Европы».

Часть вчерашних борцов с самодержавием трансформировалась в обычных грабителей и насильников, другие попросту «остепенялись», третьи были отправлены в «места отдаленныя». Сказывалась и банальная усталость. Годами жить на нелегальном или полулегальном положении, бояться ареста, постоянно думать, где достать деньги, спать с револьвером под подушкой – такое выдержит далеко не каждый. В конце концов, многие революционеры попросту завязывали с борьбой, женились или устраивались на работу. Далеко не все оказались готовы посвятить делу борьбы с царем все лучшие годы жизни. После 1905 года социал-демократам и социалистам-революционерам потребовалось несколько лет, чтобы перестроиться, приспособиться к новым условиям, обновить структуру, идеологию и подобрать новые кадры. Именно этим, а отнюдь не военно-полевыми судами во многом и объясняется постепенный спад революционного движения в 1907 году. Они как бы ушли со сцены, но только для того, чтобы вернуться в новом маскараде…

Либеральные круги, интеллигенция, рабочие, те, кто еще пару лет назад мечтал о революции, с одной стороны, находились в культурном шоке от бунта 1905 года, с другой – значительная часть их 17 октября 1905 года действительно получила то, что хотела. Многие теперь связывали надежды не с восстаниями, а с начавшимися реформами. В общем, революционное движение как бы распалось на мелкие течения и даже тихие заводи. Но отнюдь не исчезло!

В заключение стоит отметить, что история с военно-полевыми судами на самом деле произвела неизгладимое впечатление на русское общество. Государство как бы переступило через опасную черту между дозволенным и недозволенным в отношении своих подданных. Само ощущение, что в принципе любого человека могут схватить и в течение трех дней повесить или расстрелять без надежды на защиту и помилование, надолго запомнилось и даже оставило психологическую травму. Одни восхищались, другие ужасались, но и те и другие потом не забыли. Ну а потом, довольно скоро, многие методы, в том числе «тройки» и так называемые внесудебные совещания, те же полевые суды и прочее, были просто позаимствованы советской властью, и не только ей именно, у прежнего, царского режима.

Поначалу правительство Столыпина, которого многие даже считали «либералом» и «честным русским человеком», получило от части общества своего рода неограниченный карт-бланш. Давай, мол, реформируй, Петр Алексеевич, вволю! Строй великую Россию. Но продолжалось это совсем недолго.

Уже начало 1907 года ознаменовалось громким скандалом, связанным с закупками зерна для голодающих. 20 января газеты вышли с заголовками «Дело барона К. П. Фредерикса». Пресса рассказывала о начавшихся в Сенате слушаниях по делу Лидваля, в котором в качестве соучастников выступали губернатор Нижегородской губернии Константин Фредерикс, а также его заместитель вице-губернатор Бирюков. Сенат тогда являлся высшей судебной инстанцией, где рассматривались дела особой государственной важности. Напомним, Фредерикс являлся одним из «врагов революции», именно под его руководством было разгромлено вооруженное восстание в Сормове в декабре 1905 года.

Началось все с того, что в конце 1906 года страну охватил страшный голод, не миновавший даже наиболее хлебородные губернии. Особенно тяжело дела обстояли в сельской местности.

«Сергачский уезд. Страшно тяжелый год переживает крестьянское население Сергачского уезда, – писала „Нижегородская земская газета“. – Как известно, ржаные и яровые поля во многих местах не возвратили и семян, слишком мало собрано кормов для скота. В большинстве волостей уезда „пособие“ от правительства было выдано только раз по одному пуду на едока, да из этого же пуда пришлось отдать 10 - 15 фунтов за доставку хлеба со станций, потребовали уплаты мирских, волостных и других сборов, и от „пособия“ осталось по 25 - 15 фунтов на едока, которые пришлось поделить с единственной в большинстве случаев лошадью, оставленной на удачу, авось доживет до весны полуголодная. Во многих селениях есть семьи, сидящие по 2 - 3 дня без хлеба, а „пособие“ еще не дают.

Ардатовский уезд. На днях в деревни привезли пособие ( продовольственную ссуду ) . Дают не всем, а только женщинам (дабы мужики не пропили. – Авт. ) . Мужики иронически замечают: „Привезли бабье способие“. Мужик с лошаденкой промыслит в день копеек 70, на эти деньги надо прокормить семью и лошадь, а мука 1 p. 15 к. Мужик за эти 70 коп. идет целый день за лошадью, возя дрова, кругом, взад и вперед мужик делает около 40 верст. Но и на эту работу очень много находится желающих и не все попадают».

Голод явился причиной другой страшной напасти – эпидемии брюшного тифа. Пресса писала по этому поводу: «Село Гарышкино. Почти все село болеет брюшным тифом. Причина столь быстрого заражения крестьян заключается в том, что в одном и том же пруду моют белье с тифозных больных и берут воду для питья. Недостаток хлеба и его дороговизна заставляет крестьян питаться скудно. Все, что можно было обратить в деньги и купить хлеба, уже проедено. Положение бедняков не поддается описанию. Так, например, тифозный мальчик, начинающий поправляться, с аппетитом ест хлеб с рябиной! И мать, когда ей сказали, что она гонит его в гроб, ответила, что „больше есть нечего“. В другом семействе дочь-невеста, уже просватанная и болеющая около пяти недель тяжелой формой брюшного тифа, обречена семейными на смерть. Фельдшеру, пришедшему навестить больную и прописать ей лекарства, сказали, чтобы он не боялся: „Она причастилась!“ До 10 января здесь заболело брюшным тифом с 25 декабря больше 70 человек. Кругом нужда, необходимы правильная медицинская помощь, выдача пособия и снабжение населения чистой питьевой водой».

Опасаясь новых народных волнений, Министерство внутренних дел приняло решение ассигновать голодающим губерниям деньги на закупку 10 миллионов пудов зерна для населения. Обычно в таких случаях проводился, как сейчас говорят, открытый тендер. Хлеботорговые фирмы объявляли свои условия, а правительство выбирало самую низкую отпускную цену. Однако вместо этого министерство заключило договор со шведским предпринимателем Эриком Лидвалем, владельцем игорных клубов и фирмы по торговле бесшумными унитазами. Весьма сомнительная сделка была заключена по инициативе советника министра МВД В. И. Гурко и при поддержке нижегородского губернатора, которого, как потом оказалось, Лидваль хорошо знал лично. Его фирма брала на себя обязательство поставить огромное количество зерна для пострадавших губерний по низкой цене (83 копейки за пуд; отечественные производители брались продать по 96 копеек), но при двух условиях: сделка будет тайной и весь контракт достанется ему одному.