Сара Брэдфорд - Лукреция Борджиа

Чезаре, однако, был не единственным Борджиа, по кому у Лукреции болело сердце. В опасные времена, наступившие после смерти Александра, два маленьких Борджиа, Родриго Бисельи и Джованни Борджиа, ради безопасности отправлены были в замок Святого Ангела. Некоторое время спустя за ними последовали внебрачные дети Чезаре, Джироламо и Камилла. Последний ребенок Александра, Родриго, родившийся от неизвестной матери в последний год его папства, не упомянут. Возможно, потому, что ребенок был еще очень мал и остался с матерью. 2 сентября, уезжая в Непи, Чезаре взял с собой Ваноццу, детей Борджиа и Жофре. Тот после смерти Александра продемонстрировал незаурядную отвагу. Санчу, заключенную по неизвестной причине с октября 1502 года в тюрьму замка Святого Ангела, освободили и отправили в Неаполь вместе с Просперо Колонной. В скором времени она стала его любовницей. 3 октября Чезаре вместе с семьей вернулся в Рим. Он вознамерился дать бой своим врагам и оказать давление на недавно избранного понтифика, старого и больного кардинала Франческо Пикколомини, ставшего папой Пием III. Кардинал Козенца и Ипполито д'Эсте назначены были опекунами двух старших мальчиков. В этот момент Козенца. по всей видимости, написал Лукреции письмо, которое до нас не дошло. В нем он предлагал ради безопасности отправить Родриго в Испанию, отсюда следует, что в то время как Джованни и другие маленькие Борджиа могли быть благожелательно приняты в семью Эсте, бедному Родриго, которого Лукреция не видела более года, такого приема оказывать не собирались. Во встревоженном письме, до сих пор не опубликованном, Лукреция, столь часто обвинявшаяся в отсутствии материнской любви к Родриго, обращалась с мольбой к Эрколе. К посланию своему она приложила письмо Козенцы. Ее — как мать — угнетала мысль, что ребенок будет от нее так далеко:

Мой долг сообщать Вам как опту и единственному моему покровителю обо всех делах и в особенности о столь важных для меня интересах дона Родриго, моего сына. Поэтому и пишу Вам сейчас.

По мнению достопочтенного кардинала Козенцы, дона Родриго следует переправить в Валенсию по причинам, которые Ваша Светлость поймет, когда прочитает вложенное в конверт письмо. Мне как матери, крайне тяжело пережить разлуку с ребенком, тем не менее я согласна принять Ваш. как всегда, мудрый совет. Смерть Его Святейшества случилась так внезапно, что он [Родриго] не успел получить подобающего ему статуса. Низко кланяюсь Вашей Светлости. Знаю, Вы не только выскажете свое мнение, но и подскажете мне, что могло бы улучшить его положение и обеспечить безопасность. Буду вечно признательна Вам за этот совет, как и за многие другие, которые Вы мне давали.

Эрколе ответил доброжелательным, рассудительным, почти отеческим письмом. В нем он заявил, что к благоразумному совету кардинала следует прислушаться и что Лукреция должна быть благодарна «…кардиналу Козенцы за проявление столь сердечной любви к Вам и к замечательному Вашему сыну, дону Родриго: ведь благодаря ему он остался жив. И хотя дон Родриго будет вдали от Вашей Светлости, куда лучше находиться в безопасности, ибо здесь такой гарантии никто ему дать не может. Но ведь взаимная любовь ваша не станет меньше от разлуки. Когда он подрастет, то сможет, в зависимости от обстоятельств, сам решить, ехать ему сюда или остаться в Испании».

Эрколе считал, что предложение кардинала — продать итальянскую собственность Родриго в залог будущего его обеспечения — весьма разумно (после смерти Александра герцогство Непи от него заберут и оставят ему лишь отцовские его поместья в Неаполитанском королевстве). «Тем не менее, — подытожил Эрколе, — если Вы, Ваша Светлость, которую я знаю как женщину в высшей степени благоразумную, решите иначе, мы изменим наше решение».

Материнские чувства Лукреции вынудили ее отказаться от советов Эрколе и Козенцы. Она не могла отправить своего первенца — и на тот момент единственного ребенка — в Испанию. Был достигнут компромисс, согласно которому Родриго забрали родственники его отца. Сначала его отвезли в Неаполь (возможно, то была Санча, его тетка), а затем после ее смерти в 1506 году мальчика взяла сводная сестра по отцу. Изабелла Арагонская Сфорца, герцогиня Бари, законная дочь Альфонсо II. Неаполитанские поместья остались за ним. Последнее решение, возможно, подсказано было торжественным обещанием, данным католическим королем Фердинандом и королевой Изабеллой 20 мая 1502 года. Согласно этому обещанию, Чезаре, Жофре и сына Хуана Гандийского (его тоже назвали Хуаном) объявляли владельцами всех неаполитанских государств. Этот важный документ Лукреция привезла с собой из Рима, и он до сих пор находится среди ее бумаг в архивах Модемы. Хотя, судя по всему, ей не позволили взять с собой Родриго в Феррару. Лукреция продолжала о нем заботиться, и в книгах счетов есть много записей об одежде для «дона Родриго». Сводный брат Лукреции, младенец, также названный Родриго и родившийся в последний год жизни ее отца, очевидно, воспитывался в Неаполе, в то время как Джованни Борджиа и двоих внебрачных детей Чезаре отправили на Капри, неподалеку от Феррары.

Кроме всех прочих неприятностей, между Лукрецией и Пьетро Бембо произошла ссора: она, кажется, обвиняла его в ослаблении чувства и в том, что он оставил ее и уехал в Венецию. Роман Бембо с Лукрецией биограф поэта называет «самым амбициозным и значительным, но в то же время и самый опасным и тревожным» в его жизни. Представляется вероятным, что на Пьетро оказал давление его отец, хорошо знакомый с ситуацией в Ферраре. Он хотел, чтобы сын ради своей же пользы вернулся в Венецию, и постарался (безуспешно) этот роман прекратить, подыскав для него пост в посольстве Франции. Бедный Бембо испытывал душевные муки. 5 октября он написал:

Во-первых… я готов пожертвовать любыми сокровищами, только бы еще раз услышать то, что Вы сказали мне накануне… хотя — раз уж мы поклялись быть искренними друг с другом — Вы могли бы сказать мне об этом и раньше. Во-вторых, до тех пор, пока теплится во мне жизнь, жестокой судьбе не погасить огонь, который зажгли во мне f.f. и фортуна. Ни один любовник не пылал таким чистым и жарким пламенем. Однажды этот огонь станет маяком для всего мира. <���…>

Можете думать обо мне как о бесчестном человеке, можете не верить правде, однако придет день, и Вы поймете, что напрасно меня осуждали. Бывают времена, когда боюсь я не столько того, что Вы поверите наветам, а того, что и сами Вы так думаете. А если это так, надеюсь, что девиз, который прочитал я несколько дней назад среди Ваших бумаг, окажется истиной: quien quiere matar perro ravia le levanta [тот, кто убил собаку, сам впал в бешенство]. Можете спокойно сжечь все мои письма… оставьте одно лишь это послание в качестве залога того, что я Вам пишу.