Александр Таланов - Братья Дуровы

Таких «факиров» и прочих шарлатанов было немало. Все же не они определяли пути развития циркового искусства. Многие номера русских артистов, так же как и лучшие иностранные, привлекали своей выдумкой и смелостью, притом отличались самобытностью своего искусства.

В конкуренции с иностранными артистами испытывали трудности и русские клоуны. Им тоже приходилось полагаться лишь на самих себя при осуществлении придуманных трюков, так как в России не было фирм, производивших необходимый реквизит, а приобретать его в странах Западной Европы, в частности в Германии, было не просто и дорого.

Правда, благодаря этим затруднениям на русской клоунаде меньше отразилось влияние примитивных шутовских атрибутов, вроде уродливых масок, топоров, втыкаемых в головы, громких пугающих хлопушек и прочих грубых приспособлений.

Тем более поражают и радуют блистательные, ни с чем не сравнимые успехи братьев Дуровых к началу XX века. До той поры нигде в мире клоунада не принимала столь острого обличительного направления. И это в обстановке ожесточенного наступления реакции, когда царское правительство подавляло революционные очаги, расправлялось с малейшими проявлениями свободомыслия.

Особенно свирепствовала цензура. Запрет накладывался на все заподозренное в «крамоле», будь то в печати, на сцене театра, на арене цирка.

…Зритель развернул программу. По случаю гастролей Владимира Дурова, которому отводится все третье отделение, в остальных двух ни одного клоунского номера. И, что совсем ново, в программе мало конных номеров. Прославленный конный цирк начинает уходить в прошлое. Зато теперь больше музыкальных и акробатических аттракционов, фокусников. Артисты выступают не только в одиночку, но и группами.

А сколько появилось эффектных воздушных номеров, например «полетчиков», трапеции которых подвешиваются под самым куполом.

Вот пара гимнастов — он и она, — которыми так любуются зрители. Подобно белке, она перелетает с одной трапеции на другую, где партнер, висящий вниз головой, подхватывает ее на лету. Чудесный миг! Кажется, что они парят в высоте на невидимых крыльях. Это — удивительное торжество человеческого тела, словно ставшего невесомым, обретшего новую, неизведанную легкость и красоту.

Номера программы идут в темпе, невиданном в прежние времена. Держать на манеже быстрый темп теперь обязаны все. Именно темп, без торопливости, которая сродни суетливости, порождающей угрозу непоправимой ошибки.

И тем более велико значение паузы. Ведь умело рассчитанная пауза подчеркивает верность и четкость взятого темпа. Надо иметь особый дар, чтобы полно постигнуть это непреложное требование циркового искусства.

Оба Дуровы, как никто из других клоунов, владеют таким даром. Конечно, поэтому Владимир Дуров так недвижимо стоит у форганга, занавеса, отделяющего его от манежа. Мишурный блеск и великолепие костюма контрастно подчеркивают его задумчивость — задумчивость клоуна перед выходом на глаза зрителей. Чувство меры художника подсказывает ему момент, когда, выждав последний такт увертюры, он должен быстро выйти вперед.

Любимец публики, он приветственно воздевает руки, обходит вокруг арены, раскланивается на все стороны. В ответ раздаются громкие аплодисменты, крики: «Браво, Дуров!»

Строго сочетая мимику, жест и слово, Дуров читает монолог, который, как эпиграф, предваряет его выступление:

Верные помощники — дрессированные животные и птицы — играют все большую роль в его представлениях. Дуров подчеркивает их моральное превосходство над некоторыми людьми:

Клоун подтверждает свои слова живыми примерами.

— Смотрите! — указывает он зрителям на собаку и кошку, лакающих из одной чашки. — Я таких извечных врагов примирил, а люди до сих нор примириться не могут.

Демонстрирует он и другие примеры мирного сосуществования: волк делит пищу со свиньей, лиса — с кроликом. И что совсем кажется нам невозможным: кот целует крыс.

Публика потешается, как забавно животные и птицы изображают героев крыловских басен. Однако басням придан злободневный смысл. Уверенной поступью шагает по арене величавый слон, на нем надпись: «Пушкин», а позади него тявкает жалкая моська-«футурист».

Клоун перефразирует другую басню Крылова; ее многозначительно «играли» беззаботные птицы и унылые барсуки:

Чего только не выделывают ученые звери, зверушки, птицы! За школьные парты усаживаются морской лев, теленок, осел, свиньи, пеликан и собака Запятайка, лучшая ученица дуровской школы.

Слон у классной доски решает задачу: «Сколько будет три плюс четыре?» Хоботом он рисует на доске шесть палочек. Запятайка замечает ошибку и сообщает о ней лаем. Слон добавляет две палочки. Экий тупица! Морской лев стирает ластом лишнюю палочку.

Умная Запятайка не только отлично «решает» арифметические задачи, но «сведуща» также в географии, показывает лапой каждую из пяти частей света.

Слон — неважный математик, зато старательный парикмахер. Тряпкой он убирает пыль со стола и окон, струей воздуха из хобота сдувает со стены огромного бутафорского клопа. Затем раздувает горн, из которого сыплются искры бенгальского огня, крутит точило, точит бритву, взбивает в ведре мыльную пену.

Карлик Ванька-встанька, постоянный ассистент Дурова, приходит «побриться». Слон опускает малярную кисть в ведро с пеной, мылит голову «клиенту». Лишнюю пену собирает хоботом и отправляет себе в рот. Начинает брить. Ванька-встанька визжит, пытается вскочить, но настойчивый парикмахер выполняет свои обязанности до конца, хватает его хоботом и усаживает в кресло. Только когда клиент догадывается расплатиться сахаром, ему удается удрать от слона-парикмахера.

Восторг зрителей вызывает неуклюжий дикобраз, который становится ловким танцором, кружится в вальсе, стреляет из пушки. Даже крысы разыгрывают целую пантомиму на корабле: поднимают флаг, таскают тюки с грузом, вертят рулевое колесо и во время бури бросаются к спасательным шлюпкам.