Евгений Понасенков - Правда о войне 1812 года

Вот какова была реакция русских генералов. Петр Иванович Багратион писал губернатору Москвы Федору Васильевичу Ростопчину:

«Хорош и сей гусь, который назван и князем и вождем! Если особенного повеления он не имеет, чтобы наступать, я вас уверяю, что тоже приведет к вам…Теперь пойдут у вождя сплетни бабьи и интриги».

Кстати, ещё в 1811 г. Багратион предупреждал военного министра Барклая де Толли, что «Кутузов имеет особенный дар драться неудачно». Михаил Андреевич Милорадович назвал нового командующего «низким царедворцем», а генерал Дмитрий Сергеевич Дохтуров «отвратительным интриганом». В письме к жене Николай Николаевич Раевский лаконично заметил:

«Переменив Барклая, который был не великий полководец, мы и тут потеряли». [15] Понасенков Е. Указ. соч., с.62; Троицкий, 2002, с. 159–160.

По прибытии к армии Кутузов первым делом приказал сняться с выгодной позиции у Царева-Займища (таковой она была с точки зрения практически всех военных историков и российских генералов, включая и недолюбливавших выбравшего её Барклая Ермолова, Фонвизина, Муравьева и др.). Эту мысль Кутузову подали два офицера штаба, интриговавшие против Барклая, о чем последний писал царю:

«Оба условились заметить престарелому и слабому Князю, что по разбитии неприятеля в позиции при Царево-Займище, слава сего подвига не ему припишется, но избравшим позицию. Причина достаточная для самолюбца, каков был Князь, чтобы снять Армию с сильной позиции». [16] Понасенков Е. Указ. соч., там же.

Этот вопрос автору обычно задают иностранцы и «наши» дети, поскольку «наши» взрослые просто об этом не задумываются: а собственно, почему 7 сентября (н. ст., применительно к традиции прошлого века) в России празднуют как победу русского оружия? Любопытствующим очень сложно объяснить такой парадокс, при котором отступившая с поля боя армия, которая затем ещё и оставила столицу считается победительницей? Для участников боя подобного парадокса не существовало: многие российские генералы считали Бородино серьезным поражением. Парадокс появился только в 1839 г., когда царь Николай II решил «разыграть» боевые действия в очередную годовщину сражения на Бородинском поле с участием строевых солдат. А, поскольку, монаршая воля превыше всего, то и думать нечего — победа! А, между тем, факты свидетельствуют об обратном.

После беспрецедентно долгого отступления Кутузов (фельдмаршал ещё помнил урок Аустерлица) все же решился вступить в бой с Наполеоном: общественное мнение не поняло бы оставления столицы без битвы. В распоряжении Наполеона было около 130 000 чел., у Кутузова — около 160 000 (вместе с казаками и ополченцами). Перевес в артиллерии был также на стороне русских: 648 против 587 орудий. [17] Там же. По законам тактики наступающая сторона должна была обладать превосходством хотя бы в одну четверть. Однако умелое расположение огневых позиций позволило бывшему артиллеристу Наполеону снивелировать это несоответствие.

В тоже время, расположение наших войск оставляло желать лучшего: основная часть армии находилась на берегу реки Колоч на окраине правого фланга. В этом месте она была совершенно бесполезна, т. к. во-первых, против нее не было практически никаких французских частей (основные силы Наполеон сосредоточил в центре и на своем правом фланге), а во-вторых, не могла сразу перейти в наступление (пришлось бы переправляться под огнем противника через реку). Это привело к тому, что уже в первые часы боя пали главные укрепления русских: багратионовы флеши (земляные стреловидные полевые укрепления на левом фланге, где располагалась армия князя Багратиона) и батарея Раевского в центре боевых порядков.

Осмотрев за два дня до сражения русские позиции, Багратион писал Ростопчину:

«Все выбираем места и все хуже находим». [18] Там же, с. 63.

Через несколько месяцев после описываемых событий Барклай вспоминал:

«Я поехал вперед, чтобы произвести рекогносцировку позиций от Гжатска до Можайска; в представленном мною князю Кутузову донесении я не говорил о Бородино, как о выгодной позиции, но полковник Толь, назначенный главнокомандующим на должность генералквартирмейстера, избрал её для сражения. Служа продолжительное время по квартирмейстерской части, он приобрел тот навык, который эта служба дает всякому мало-мальски интеллигентному офицеру, чтобы руководить движением нескольких колонн; но она не дает ни надлежащей опытности, ни правильного взгляда относительно выбора позиции и ведения боя, в особенности при действии против такого врага как Наполеон и которые необходимы, чтобы нести столь видные и ответственные обязанности. Полковник Толь овладел умом князя Кутузова, которому его тучность не позволяла самому производить рекогносцировку местности ни до сражения, ни после него».

В докладе императору Барклай сообщал:

«По совершении трех опасных переходов, прибыли мы, наконец, 22-го августа в позицию при Бородино. Она была выгодна в центре и правом фланге; но левое крыло в прямой линии с центром совершенно ничем не подкреплялось и окружено было кустарниками на расстоянии ружейного выстрела. Князю Кутузову предложено было под вечер, при наступлении темноты, исполнить с Армиею движение так, чтобы правый фланг 1-ой Армии опирался на высоты Горки, а левый примыкал к деревне Семеновской; но чтобы вся 2-ая Армия заняла место, в коем находился тогда З-ий корпус. Cие движение не переменило бы боевого порядка; каждый генерал имел бы при себе собранные свои войска; резервы наши, не начиная дела, могли быть сбережены до последнего времени, не будучи рассеяны, и может быть решили бы сражение; Князь Багратион, не будучи атакован, сам бы с успехом ударил на правый фланг неприятеля. Для прикрытия же нашего правого фланга, защищенного уже местоположением, достаточно было построенных укреплений, 8 или 10 батальонов пехоты, 1-го кавалерийского корпуса и казачьих полков 1-й Армии. Князь одобрил, по-видимому, cию мысль, но она не была приведена в действие.

26-го, на рассвете, неприятель с превосходством напал на деревню Бородино, занятую Гвардейскими Егерями; он столь сильно теснил сей полк к Москве реке, что не дал оному времени сжечь моста. …Между тем на левым фланг 2-ой Aрмии открылся сильный ружейный и пушечный огонь. Князь Багратион потребовал подкрепления. К нему отправлен был весь 2-ой пехотный корпус и вскоре потом, по вторичной его просьбе, Гвардейские полки: Измайловский, Литовский и Финляндский, 2-ой корпус был отряжен к Генералу Тучкову 1-му, Гвардейские полки употреблены были при деревне Семеновской. Я сам прибыл ко второй Армии для узнавания позиции, я нашел оную в жарком деле и войска её в расстройстве. Все резервы были уже в деле. Я поспешил возвратиться, дабы немедленно привести с правого фланга, из-за центра обеих Армий, 4-й корпус, оставшейся ещё в моем распоряжении с 6-м пехотным, 2-м кавалерийским и 3 Гвардейскими полками. Я вскоре построил оные в виде крюка на левом фланге, 26-ю дивизию фронтом к 2-ой Армии; до совершенного исполнения сего движения 2-ая Армия Багратиона была опрокинута и в величайшем расстройстве (было около 9 часов утра — прим. Е. П.). Все укрепления с частью батарей достались неприятелю; одна 26-ая дивизия удерживала ещё свою позицию около высоты, находящейся спереди центра. Она уже два раза отражала неприятельские нападения (сие происходило около 11 час. утра). Генералу Дохтурову поручено было начальство над 2-ой армиею. Его пехота была совершенно расстроена и рассеяна в малых кучках, остановленных уже за главною квартирою, на большой Можайской дороге». [19] Барклай де-Толли. «Изображение военных действий 1812-го года». СПб., 1912, с. 24; 27–28.