Николай Попов - Открывая новые страницы... [Международные вопросы: события и люди]

Более чем тщательный подбор, пожалуй, даже отбор кадров для Наркоминдела определялся и сознанием того, что страна готовилась решить задачу исключительной важности — разорвать оковы дипломатической блокады, вступить в непосредственные отношения со странами капитала. Иначе говоря, речь шла о необходимости для революции все более нормальных политических и экономических связей с Западом, что требовало высококвалифицированных кадров. Такая задача, ставшая актуальной уже вскоре после Октября, в 20-е годы многократно обострилась. Нет никакого сомнения, что решение Владимира Ильича возглавить нашу генуэзскую делегацию, от которого он вынужден был потом по разным причинам отказаться, было продиктовано именно этим обстоятельством.

Заметно осложняли кадровую ситуацию объективные обстоятельства: в 1919 году белые зверски расправились с 23-летним Иваном Коломийцевым, главой нашей миссии в Иране; в мае 1923 года был убит в Лозанне Вацлав Боровский; 7 июня 1927 года пал от руки белогвардейца Каверды Петр Войков — полпред в Варшаве. Их гибель явилась заметным ударом по посольскому корпусу, созданному Лениным.

Но тогда в гряде, образующей хребет, пали лишь три вершины, гряда оставалась, в том числе ее наиболее заметная вершина — Чичерин. Жизнь Георгия Васильевича — пример истинного подвижничества революционного борца.

Единственный профессиональный дипломат, представлявший известную на Руси дворянскую фамилию и дипломатическую династию (отец наркома, Василий Николаевич Чичерин, был одним из сподвижников знаменитого А. М. Горчакова), Чичерин принял образ жизни профессионала революции, передав значительное доставшееся ему по наследству состояние на дела партии.

С февральскими событиями 1917 года взял на себя труд по возвращению на родину русских политических эмигрантов, вступив в единоборство с российским посольством в Лондоне. Ему принадлежит крылатая фраза, которую он бросил тогдашнему главе старого российского посольства на лондонской Чешем-плейс: «Да изменилось ли для вас что-либо: прежде вы служили Александре Федоровне, теперь Александру Федоровичу».

Но для самого Георгия Васильевича с этой фразой возникли изменения существенные: его упекли в «Брикстон призн» — тюрьму на окраине тогдашнего Лондона, среди политических узников которой бывали и русские. Деталь, заслуживающая внимания: в дневниках Джона Рида, хранящихся в Гарварде, есть запись, из которой явствует, что в момент формирования первого правительства революции Ленин называл наркомом иностранных дел брикстонского узника.

Нельзя сказать, что в первые годы работы в Наркоминделе деятельности Георгия Васильевича сопутствовала сплошная благодать — среди тех, кто его критиковал, были и коллеги, но на стороне наркома стоял Владимир Ильич. Характеристика Ленина, данная Чичерину, в сущности, была отповедью недругам наркома: «Чичерин — работник великолепный, добросовестнейший, умный, знающий. Таких людей надо ценить. Что его слабость — недостаток «командирства», это не беда! Мало ли людей с обратной слабостью на свете!» [37] Ленин В. И. Полн. собр. соч. Т. 50. С. 111.

Конечно, став главой иностранного ведомства революционной России, и Чичерин должен был многое пересмотреть в своем образе жизни. Он перестал быть просто Дон Кихотом, сражающимся за правду, у него возникла необходимость в сподвижниках, притом в сподвижниках просвещенных. Хотел он того или нет, но собирал их по своему образу и подобию, собирал и, смею думать, собрал. Возникла когорта людей действительно просвещенных, для которых знаком бытия были идейность, нравственность. Годы общения с ними, годы совместного труда выработали в нем понимание: их легко было вести и невозможно гнать — именно это обстоятельство со временем осложнило их положение, переросло в конфликт с «верхами». Причем в конфликт не только Чичерина, а всей когорты.

Вообще высший дипломатический состав, сформированный Лениным, был поставлен в весьма своеобразное положение после смерти Владимира Ильича. При нем взаимопонимание, скажем, между послами и руководством в центре опиралось на неодолимую истину: послы доверяли Ленину, Ленин доверял послам. Возникавшие проблемы, в том числе внутри посольского круга, рассматривались нередко и Лениным. При этом решались, как принято говорить у дипломатов, «в духе наибольшего благоприятствования». Со смертью Владимира Ильича положение изменилось кардинально.

Ленин ушел из жизни в январе 1924 года, а Георгий Васильевич перестал быть наркомом через шесть лет, отошел от дел в наркомате и того раньше — через три-четыре года. Скончался в 1936 году в возрасте 64 лет от острого диабета. Диагноз засек с неодолимой точностью состояние Чичерина в эти годы — острое нервное расстройство. Кстати, письма Георгия Васильевича говорят о том же.

Георгий Васильевич оставался на посту наркома двенадцать лет. Что он сделал? Именно он подписал Брестский договор, обеспечивший желанный для России мир. Устами Чичерина Россия обратилась к странам Востока, утвердив новые принципы отношений с ними, в основе которых лежали такие справедливые начала, как самоопределение наций, отказ от привилегий, которые распространил на эти страны в свое время царизм. Дружественные договоры с Турцией, Ираном, Афганистаном, подписанные в двадцать первом году, — чичеринская акция. Следующий созидательный акт — Генуя, своеобразный манифест Страны Советов о принципах сосуществования с государствами иного социального уклада. Четвертый момент — апогей деятельности Чичерина: в течение двух лет Страну Советов признали Англия, Франция, Италия, Япония, Китай, Мексика, Швеция, Норвегия, Дания, Австрия, Греция.

Тот, кто имел возможность близко наблюдать Георгия Васильевича, не мог не подивиться вахтенному характеру его труда. Он сохранил образ жизни подвижника революции, который принял еще в годы своей жизни в Лондоне. Его рабочий день, в сущности, был рабочими сутками. Он ложился с рассветной звездой и вставал на пределе утра и дня. Разумеется, полный день и всю ночь он оставался за рабочим столом. Этот распорядок был распространен на аппарат наркома, в частности на единственного его заместителя в первые годы после революции — Льва Михайловича Карахана.

Те из иностранных представителей, кто успел обжить Москву, следовали распорядку наркома: встреча с ним могла состояться поздно вечером, в полночь, за полночь, а подчас и под утро.

Единственное средство отвлечься от дел — сесть за рояль. До последних дней своей жизни Георгий Васильевич сохранил страсть к музыке. Наверное, это происходило часто, но принимало формы необоримые, когда в Наркоминдел приходили добрые вести. Так было в ноябрьскую ночь 1922 года, когда на Кузнецком мосту была получена телеграмма о том, что японские войска покинули советскую землю. Посол И. Майский рассказывал мне, как Георгий Васильевич, получив телеграмму с Дальнего Востока, увлек его и Михаила Кольцова к себе в кабинет, где стоял рояль, — играл Моцарта, которым был очарован всю жизнь. Но не только Моцарта — любил импровизировать. Этот своеобразный свободный полет был всегда интересен и очень точно передавал настроение. Когда выдавался свободный час-другой, посвящал их книге о Моцарте, подсказанной годами раздумий о творчестве великого композитора, — первые фрагменты чичеринской рукописи относятся к тем годам.