Сергей Кремлёв - Ленин в 1917 году

И Россией будто бы не смогут управлять 240 000 членов партии большевиков, управлять в интересах бедных против богатых. Эти 240 000 человек имеют за себя уже теперь не менее одного миллиона голосов взрослого населения… Мало того, у нас есть «чудесное средство» сразу, одним ударом удесятерить наш государственный аппарат, средство, которым ни одно капиталистическое государство никогда не располагало и располагать не может. Это чудесное дело — привлечение трудящихся…

Мы не утописты. Мы знаем, что любой чернорабочий и любая кухарка не способны сейчас же вступить в управление государством. В этом мы согласны и с кадетами, и с Брешковской, и с Церетели. Но мы отличаемся от этих граждан тем, что требуем немедленного разрыва с тем предрассудком, будто управлять государством, нести будничную, ежедневную работу управления в состоянии только богатые или из богатых семей взятые чиновники. Мы требуем, чтобы обучение делу государственного управления велось сознательными рабочими и солдатами и чтобы начато было оно немедленно…»

(В. И. Ленин. ПСС, т. 34, с. 313, 315.)

Как часто разного рода лжецы издеваются над якобы заявлением Ленина о том, что, мол, у нас каждая кухарка будет управлять государством… Но, как видим, Ленин говорил о совершенно ином, во-первых…

Во-вторых же, эти идеи Ленина, проведённые в новой России в жизнь, и дали тот аппарат управления , который восхитил и изумил нацистских деятелей из «Das schwarze Korps»…

Тогда Ленина понимали в этом не все… В той же брошюре «Удержат ли большевики государственную власть?» Владимир Ильич описывал разговор с неким богатым инженером незадолго до июльских дней… Ленин не назвал его по имени, но скорее всего, имелся в виду Леонид Красин, в 1912 году отошедший от партии, в 1917 году занимавший пост директора петроградских заводов «Сименс и Шуккерт» и вернувшийся к большевикам лишь в 1919 году.

«Инженер был некогда революционером, — писал Ленин , — состоял членом социал-демократической и даже большевистской партии. Теперь весь он — один испуг, одна злоба на бушующих и неукротимых рабочих. Если бы ещё это были такие рабочие, как немецкие, — говорит он (человек образованный, бывавший за границей), — я, конечно, понимаю вообще неизбежность социальной революции, но у нас, при том понижении уровня рабочих, которое принесла война… это не революция, это — пропасть.

Он готов бы признать социальную революцию, если бы история подвела к ней так же мирно, спокойно, гладко и аккуратно, как подходит к станции немецкий курьерский поезд. Чинный кондуктор открывает дверцу вагона и провозглашает: «Станция социальная революция. Alle aussteigen («всем выходить»)!» Тогда почему бы не перейти с положения инженера при Тит Титычах на положение инженера при рабочих организациях…»

(В. И. Ленин. ПСС, т. 34, с. 321.)

Ирония Ленина была несомненной, но горькой… Красина ли конкретно он имел в виду, или не Красина (хотя, скорее всего, Красина), но пример с Красиным вполне представителен. Ровесник Ленина, талантливый инженер, он был в юности активным большевиком, в 1905–1907 годах руководил боевой технической группой при ЦК, а потом «устал» и «отошёл». А ведь Ленин тоже мог «устать», «отойти», быстро заработать себе имя и состояние той же адвокатурой или стать университетским профессором…

Конечно, не только Ленин не отошёл в годы реакции от борьбы за будущее трудящегося большинства, и как раз это обеспечивало партии большевиков уникальную устойчивость против «сволочизма» вождей и давало партии людей не только талантливых, но и идейных.

Да и Леонид Красин, чей прах в 1926 году был погребён в Кремлёвской стене, успел неплохо послужить новой России на постах наркома внешней торговли, полпреда в Англии и во Франции. Но к новой России он своих соотечественников не вёл… И о нём ли, не о нём, но о таких, как он, о слое «богатых инженеров» красиных, Ленин писал:

«Этот человек видел стачки. Он знает, какую бурю страстей вызывает всегда, даже в самое мирное время, самая обыкновенная стачка. Он понимает, конечно, во сколько миллионов раз должна быть сильнее эта буря, когда классовая борьба подняла весь трудящийся люд огромной страны, когда война и эксплуатация довели почти до отчаяния миллионы людей, которых веками мучили помещики, десятилетиями грабили и забивали капиталисты и царские чиновники. Он понимает всё это «теоретически», он признаёт всё это губами , он просто запуган «исключительно сложной обстановкой»…»

(В. И. Ленин. ПСС, т. 34, с. 322.)

Вот ответ самого Ленина всем своим горе-«обвинителям» на все времена… Если ты не социальная тля, не клоп на теле общества, не образованный обыватель, а политический борец за честное общество, то ты должен понимать и признавать реальности социальной ситуации не губами, а умом и сердцем… Не на словах, а на деле! И делать это дело в любой, в том числе и в «исключительно сложной обстановке»…

Вот Ленин и был занят осенью 1917 года невероятно сложным делом — совершением социальной революции, которая одна могла вытащить — пусть и не сразу — Россию из той социальной катастрофы, до которой довели Россию оппоненты Ленина…

Ленин раз за разом говорил в 1917 году о том, что у России есть три выхода: 1) сползание в хаос; 2) военная диктатура корниловцев в интересах правящей кучки; 3) диктатура пролетариев и беднейших крестьян, способная сломить сопротивление капиталистов и проявить, говоря словами Ленина, «действительно величественную смелость и решительность власти».

В опубликованной в сентябре 1917 года в «Правде» статье «Один из коренных вопросов революции» Ленин цитировал видного эсера И. А. Прилежаева… Тот в эсеровской газете «Дело народа» «оплакивал, — как писал Ленин , — уход Пешехонова (одного из руководителей партии «народных социалистов» («энесов») и министра продовольствия Временного правительства . — С.К .) и крах твёрдых цен, крах хлебной монополии».

Прилежаев сокрушался: «Смелости и решительности — вот чего не хватало нашим правительствам всех составов (имелись в виду разные составы Временного правительства . — С.К .)… Революционная демократия не должна ждать, она должна сама проявить инициативу и планомерно вмешаться в экономический хаос… Если где, так именно здесь нужны твёрдый курс и решительная власть».

Владимир Ильич эти стенания и тоску Прилежаева по «твёрдой руке» прокомментировал так:

«Вот что правда, то правда. Золотые слова. Автор не подумал только, что вопрос о твёрдом курсе, о смелости и решительности не есть личный вопрос, а есть вопрос о том классе , который способен проявить смелость и решительность. Единственный такой класс — пролетариат. Смелость и решительность власти, твёрдый курс её, — не что иное, как диктатура пролетариата и беднейших крестьян. И Прилежаев, сам того не сознавая, вздыхает по этой диктатуре ».