Теодор Гладков - Коротков

Барон Вольцоген-Нойхаус, высокопоставленный сотрудник технического отдела ОКВ (Верховного главнокомандования вермахта). Оперативный псевдоним «Грек»;

Ганс Рупп, главный бухгалтер химического гиганта «И. Г. Фарбен». Псевдоним «Турок»;

Хайнц Тициенс, промышленник, эмигрант, бывший царский офицер. Огромные связи в ОКВ. Псевдоним «Албанец»;

Вольфганг Хавеманн, обер-лейтенант военно-морской разведки при Верховном командовании кригсмарине. Племянник Харнака. Псевдоним «Итальянец»;

Карл Беренс, сотрудник проектно-конструкторского отдела гиганта тяжелого машиностроения АЕГ. Его информация, включавшая чертежи, способствовала развитию этой отрасли в СССР. Псевдоним «Лучистый» (по-немецки «Штральман»);

Отто Доппер, начальник экономического института при комитете четырехлетнего плана. Женат на племяннице Милдред. Используется «втемную». Псевдоним «Икс».

Десятки людей, и не только в Берлине, но и в других городах Германии. Сильная группа, к примеру, имелась в таком важном промышленном и портовом центре, как Гамбург.

Коротков прекрасно понимал, что внешняя разведка уже серьезно ощущает утрату связи с ценными источниками, близкими к правящим и влиятельным кругам Германии. Крайне важно было иметь точную информацию о том, насколько серьезно руководство рейха относится к заключенному пакту, выполнению его положений, а также других соглашений, в частности, экономического и торгового характера.

Кое-что получала военная разведка от связки «Альта» — «Ариец» (Ильза Штебе и Рудольф фон Шелиа), а также от «Рамзая» (Рихард Зорге из Японии). Но этого было недостаточно.

Сам же Харнак, человек по натуре хоть и смелый, но в то же время и крайне осмотрительный, никаких попыток связаться с советским полпредством в Берлине не предпринимал, справедливо полагая это необоснованным риском.

Много лет спустя выяснилось, что восстановить связь с ним было проще простого, если бы не хаос и неразбериха в ГУГБ после истребления старых кадров.

Дело в том, что в ноябре 1939 года Арвид Харнак… приезжал в Москву в составе многочисленной делегации посла Риттера по выработке торговых соглашений с СССР. С советской стороны переговоры возглавлял нарком внешней торговли Анастас Микоян.

В общей сложности делегация пробыла в Москве около трех месяцев, но состав ее менялся: одни эксперты уезжали, другие приезжали. Харнак пробыл в Москве недолго, около двух недель, каждый день ожидая, что вот-вот к нему подойдет «советский товарищ». Но… никто так и не подошел. Разумеется, контрразведка имела список всех членов германской делегации и вела за ними наблюдение. Однако контрразведчики и представления не имели, что член делегации доктор Харнак позарез нужен их коллегам из разведки.

Самое парадоксальное заключалось в том, что в составе делегации был еще один советский агент — но не НКВД, а военной разведки, сотрудник германского МИДа Герхард Кегель [54] Г. Кегель был оставлен в Москве на постоянную работу в посольстве Германии, в отделе экономической политики. Его последняя встреча с «Петровым» состоялась накануне нападения Германии на СССР. По возвращении в Берлин Г. Кегель, как и другие интернированные немецкие дипломаты, был награжден лично Гитлером крестом «За военные заслуги» второго класса. Он продолжал работать в МИД, затем был мобилизован в вермахт, однако участия в боях ему удалось избежать. По окончании войны Г. Кегель вновь встретился в Москве с К. Леонтьевым, уже полковником. В ГДР Г. Кегель многие годы работал в партийном аппарате, в журналистике и издательском деле на руководящих должностях. Президиум Верховного Совета СССР наградил Г. Кегеля орденом Красного Знамени. , коммунист и соратник Ильзы Штебе. Все время своего пребывания в Москве Кегель поддерживал связь с сотрудником Разведупра Красной Армии майором Константином Леонтьевым, в целях конспирации представлявшимся Павлом Петровым.

Арвид Харнак прекрасно знал, что в составе делегации и в персонале германского посольства имеются люди гестапо, фиксирующие каждый его шаг, как и других экспертов и консультантов.

У него хватило разума и выдержки не предпринимать самостоятельных шагов к установлению контактов с Лубянкой, от которой гостиницу «Националь», где он жил, отделяли лишь пять минут неторопливой ходьбы.

А может быть, его удерживала какая-то обида: он вполне мог расценить разрыв связи с ним как проявление недоверия с советской стороны.

В последних числах августа 1940 года Александр Коротков вновь приехал в Берлин. На сей раз он поселился не в многоэтажном доме на Гейсбергерштрассе, 39, для сотрудников торгпредства, а в одной из гостевых комнат в помещении самого полпредства. Таких здесь было несколько — кое-кто из дипломатов жил даже в том здании, что выходило на Унтер-ден-Линден, большая же часть служащих, относящихся к техническому персоналу, обитали в глубине комплекса, в жилом доме на параллельной улице — Беренштрассе. Двери подъездов выходили только во внутренний двор, так что попасть на территорию полпредства или покинуть ее можно было только через единственные ворота с калиткой с Унтер-ден-Линден.

В первый же день, как положено, Коротков представился полпреду и резиденту НКВД Амаяку Кобулову-«Захару». Резидент принял Короткова вполне любезно, даже по-кавказски гостеприимно. Он знал о высокой репутации разведчика у руководства, но в то же время прекрасно понимал, что Коротков ему не конкурент на высокую и престижную должность резидента в Берлине. К тому же был достаточно хитер, чтобы не мешать «Степанову» в выполнении его задания. Ему же, Кобулову-младшему, будет спокойнее, если вся ответственность в случае неудачи падет на заместителя, присланного из Центра.

Короткова такое положение вполне устраивало, тем более что он ни на миг не сомневался: его официальный начальник — человек опасный. Не теряя времени, он приступил к работе. Сотрудников в резидентуре тогда имелось всего ничего, более или менее успешно обустроился в Германии Борис Журавлев («Николай»), прибывший сюда годом раньше в качестве заведующего консульским отделом. Впрочем, сейчас он занимал другую должность — представителя ВОКС в дипломатическом ранге атташе. Это оставляло ему больше времени и возможностей для основной, разведывательной работы. Журавлева Коротков немного знал по Москве, они служили в разных отделениях, однако регулярно встречались на стадионе «Динамо» в дни обязательных занятий физкультурой [55] Борис Николаевич Журавлев рассказал автору о таком примечательном случае, характеризующем нрав резидента. Кобулов и Журавлев были ровесниками, в сущности, молодыми людьми. Внешнее, чисто восточное дружелюбие Амаяка (одно время они даже были соседями по жилью) ввело Журавлева в заблуждение, которое могло бы завершиться для него трагически. Как-то они вдвоем засиделись в кабинете. Борис был занят неотложной работой, от которой по техническим причинам нельзя было оторваться. — Сходил бы ты за булочками, что ли, есть захотелось, — протянул Амаяк. — Ну и сходи сам, — неосторожно ответил Журавлев, — ты же сейчас свободен… Разумеется, рядовому сотруднику не следовало так говорить с резидентом. Тот был вправе сделать ему по такому поводу внушение. Но в какой форме? Реакция Амаяка была неожиданной и страшной. Кобулов взорвался и, разом утратив все свое внешнее обаяние, заорал: — Ты с кем разговариваешь? Захотел в подвал на Лубянку попасть? Так это мигом! Позже Кобулов ничего подобного себе не позволял, вел себя с Борисом так, словно ничего особенного не произошло. Но Журавлев понял, что то была не пустая угроза, не слова, сгоряча вырвавшиеся из уст экспансивного кавказца. .