Евгений Долматовский - Штурм Берлина [Воспоминания, письма, дневники участников боев за Берлин]

Кантария впереди, а я сзади него, карабкаемся вместе по рёбрам купола. Поднялись на самый верх, выше некуда. Привязали покрепче знамя чехлом и спустились вниз.

Перебегаем площадь. Со всех сторон немецкие снайперы бьют. То в одном, то в другом конце слышатся крики «ура». Это наши воины идут на штурм. Их зовёт в бой знамя, поднятое над рейхстагом. Теперь и мы, оглянувшись, впервые увидели, как оно развевается. На душе стало весело.

Полковник Зинченко встретил нас, как родных сыновей.

— Товарищ полковник, — докладывает Кантария, — ваше приказание выполнили, знамя на рейхстаг водрузили.

— Молодцы, — отвечает полковник и крепко нас обнимает, — теперь отдыхайте.

Нас потянуло в рейхстаг, где товарищи под победным знаменем вели ожесточённый бой. Вместе с группой бойцов мы понесли в рейхстаг ящики с гранатами.

Гранаты доставили, понесли рацию. Каждый раз, пробираясь через площадь, мы смотрели на знамя Победы, развевавшееся на куполе рейхстага. Как-то нам показалось, что древко немного наклонилось. Мы побежали наверх. Проверили, убедились, что это нам померещилось, — знамя стояло прямо.

Перед прорывом на Одере мы провели 10 апреля заседание парткомиссии на берегу реки. В этот день был принят в партию командир стрелкового взвода лейтенант Кайдаулов Халит. Все мы хорошо знали этого молодого храброго офицера-казаха, недавно окончившего пехотное училище.

В своём заявлении он писал: «Впереди предстоят еще трудные и большие бои. Я хочу в этих боях участвовать коммунистом, бить врага, как этого требует Родина. Звание коммуниста с честью оправдаю».

Во время прорыва обороны немцев на Одере, через несколько дней после принятия Кайдаулова в партию, его взвод первым ворвался во вражеские траншеи.

14 апреля партийная комиссия проводила своё заседание в подвале разрушенного дома на одерском плацдарме. Передний край проходил в 500—1000 метрах от нас. Сильно била артиллерия, и вся жизнь дивизии текла в траншеях и подвалах. Наступление ещё не начиналось, но его все ждали с часа на час. На этом заседании было принято в партию несколько человек. Здесь были разведчики, которым прямо с заседания предстояло отправиться в разведку, артиллеристы, которым выпало счастье в последующих боях выпустить первые снаряды по Берлину. Все стремились на выполнение ответственной задачи пойти коммунистами.

Началось наступление. Теперь работа парткомиссии усложнилась. Было трудно заранее предусмотреть, когда и где провести заседание.

Вызывать людей из частей не представлялось возможным, мы отправлялись в полки и батальоны и там на месте разбирали заявления. Одно из таких заседаний происходило в одном местечке. Мы пришли на позиции противотанкового дивизиона. Немцы вели сильный обстрел из орудий и миномётов. Батарея дивизиона расположилась на окраине местечка, близ леса. Отсюда артиллеристы вели огонь по переднему краю противника. Парткомиссия заседала на восточном склоне высоты в ячейках расчёта. Принимали в партию капитана Григория Сафронова, кавалера трёх боевых орденов. Он только что отошел от захваченной у немцев пушки, из которой вёл огонь по противнику. После разбора его дела он бегом вернулся к пушке и продолжал вести огонь, уже будучи коммунистом.

Тут же мы приняли в партию старшину Штыкина, прославленного в дивизии артмастера, который не только ремонтировал в бою пушки, но и сам не раз становился за орудие и вёл огонь по врагу. Были здесь и наводчики и командиры орудий, которым предстояло своим огнём прокладывать путь нашей пехоте на улицах Берлина.

Не всем, кто стал коммунистом в боях за Берлин, посчастливилось увидеть рейхстаг. Многие отдали жизнь за Родину на подступах к Берлину и на его улицах. Многим тяжёлые ранения помешали вступить на побеждённую берлинскую землю. Бывало часто и так, что тяжело раненные коммунисты упрашивали своих товарищей не отправлять их в госпиталь, а дать возможность хоть одним глазом взглянуть на поверженную фашистскую столицу. Они уверяли, что это подействует на них лучше всяких лекарств.

30 апреля, во время штурма рейхстага, наша парткомиссия пробиралась по улицам, заваленным камнями, сожжёнными машинами и трупами гитлеровцев. Заседание происходило на командном пункте стрелкового полка, помещавшегося в подвале разбитого дома. Товарищей, которых принимали в партию, приходилось подолгу ждать. Отрывать их от дела было нельзя. Мы ждали, пока они смогут освободиться на несколько минут. Пришёл лейтенант Кашкарбаев. Он уже успел прославиться в уличных боях. «Желаю штурмовать рейхстаг членом партии», — писал он в своём заявлении. К моменту его приёма в партию он уже начал этот штурм. Он успел проникнуть в рейхстаг и со своим взводом уничтожил там немало немцев. Его приняли в партию, а уже через несколько минут он опять сражался в рейхстаге, выкуривал немцев из подвалов. Здесь же был принят в члены партии сержант Василий Кива, который своим огнём поддерживал атаку взвода Кашкарбаева.

В разгар заседания парткомиссии над куполом рейхстага было поднято советское знамя. Мы увидели его из окна подвала, и сильное волнение охватило нас всех.

Люди, которых мы только что приняли в партию, совершали великие подвиги.

Следующее заседание уже происходило в самом рейхстаге. На протяжении всего наступления мы не раз произносили это слово. Это была заветная цель всех — водрузить знамя Победы на рейхстаге. Теперь мы в этом здании принимали в партию тех, кто одержал победу. Мимо нас проходили колонны пленных немцев.

Нужно ли говорить о том, как счастливы были те, кого приняли в этот день в партию, как горячо поздравляли их товарищи. Это было незабываемое заседание. Здесь можно было увидеть тех, кто дрался в залах рейхстага, кто первым вступил на лестницу этого здания, кто поднимался на самый купол, чтобы водрузить знамя Победы. Первым на этом заседании был принят в партию командир прославленного батальона капитан Неустроев.

Я увидел этого бойца рано утром на верхних ступеньках главного входа в рейхстаг. Он выбежал из наполненного дымом и пламенем дома и упал без сознания на каменные плиты.

Сюда частенько летели с верхних этажей горящие брёвна, камни и стекло. Я бросился к бойцу, его надо было поскорее унести.

Он лежал лицом к земле. Левой рукой он держался за толстую колонну рейхстага, а правой что-то сжимал. Я сразу узнал один из шести экземпляров нашей листовки-молнии, которая выпускалась в рейхстаге с того момента, как сюда ворвался батальон Неустроева.

Успел ли прочитать этот боец нашу листовку? Всего лишь час тому назад я чернильным карандашом выводил на этом листочке крупными буквами: «На рейхстаге уже реет красное знамя. Немцы поджигают комнаты, они хотят нас выкурить из рейхстага. Этого никогда не произойдёт. Мы все стоим насмерть, защищая честь нашего знамени, честь нашей любимой Родины».