Владимир Шмерлинг - Сталинградцы [Рассказы жителей о героической обороне]

— Никуда мы отсюда не уйдём. Вы здесь, и мы будем здесь, а дело для нас найдётся.

Так они и остались в батальоне. Готовили для бойцов пищу, а потом нашлась для них и другая работа.

Однажды ночью медсестра Нина пошла в посёлок проведать свою мать и оказалась в расположении немцев. Всё же на следующий день она благополучно вернулась. После этого Нина и другие девушки часто ходили ночью «искать маму» и приносили ценные разведывательные данные командованию гвардейских частей, которые в середине сентября расположились на нашем заводе.

К этому времени немцы уже заняли часть посёлка Северный городок и подошли вплотную к заводскому посёлку. Теперь территория завода обстреливалась уже не только из артиллерии и миномётов, но также и из автоматов.

Трудно пришлось нашим медсёстрам Клаве и Нине. На медпункт стали часто приносить раненых бойцов рабочего батальона. Иногда приносили сюда и красноармейцев, раненых где-нибудь поблизости. Девушки спокойно обрабатывали очень тяжелые раны, зачастую выполняли работу хирурга, — извлекали из тела осколки.

Это были самые тяжёлые дни. Хотя рядом находились воинские части, но мы действовали самостоятельно. Кончились имевшиеся на заводе запасы продуктов. Иногда наш заводской катерок «Сталь» доставлял нам из-за Волги печёный хлеб и мясо, но большей частью приходилось довольствоваться одними лепёшками, которые бойцы пекли из толчёной ржи под станками разрушенных цехов и в других укрытиях на железных листах.

В подвале под одним из наших цехов разместился политотдел гвардейской дивизии генерал-майора Гурьева. Однажды начальник политотдела пригласил меня к себе и попросил оказать помощь в минировании посёлка, так как красноармейцам по ночам трудно ориентироваться в разбитых и выгоревших кварталах.

С этого дня наши бойцы, отлично знавшие все балки, проезды и пролазы в своем посёлке, стали действовать совместно с гвардейцами, служили им проводниками в ночных операциях, укрепляли противотанковые препятствия, помогали сапёрам минировать улицы.

В особенно тревожные ночи наш батальон ставился заслоном на один из участков обороны. Рабочие бойцы в серых и чёрных фуфайках, в касках, с винтовками и гранатами выходили, вернее, вылезали из тоннелей, из-под мартеновских печей и занимали оборону во дворе завода со стороны ремесленного училища и заводского клуба.

С сентября наш рабочий батальон завода «Красный Октябрь» располагался под мартеновскими печами, в насадках и дымоходах. Печи еще не успели остыть, от кирпича шёл жар, люди потом обливались. Даже когда морозы начались, здесь можно было ещё в одной рубашке сидеть.

При бомбёжке цеха печь тряслась, как на пружинах, из стен кирпичи вылетали, пыль подымалась страшная, в палец толщиной ложилась на одежду. Соберёмся кучкой, присядем на корточки, лицом друг к другу, головы пригнём, накроем их пиджаками и сидим на кирпичной решётке, как в шалаше. Наверху всё рушится, грохочет; а тут спокойно — только кусочки кирпича по спинам барабанят.

Раз мы увидели рядом с собой овчарку и кошку, прижавшихся друг к другу. Чуть ли не в обнимку лежали. Собаки у нас раньше злые были — сторожевые, заводской военизированной охраны, на цепи сидели вдоль забора. Во время боёв забор сгорел, собаки разбежались, совсем одичали. Но при бомбёжке или сильном артиллерийском обстреле от страха они сразу ручными становились, ласковыми. Подойдёт к тебе овчарка, дрожит и руки лижет — чувствует, что с человеком рядом ей безопаснее.

Сначала мы одни занимали мартеновский цех. Воинские части держали оборону впереди — у железной дороги, в рабочем посёлке. В октябре они начали с тяжёлыми боями отходить к трамвайной линии, за которой уже территория самого завода начинается. Когда красноармейцы пришли на мартены, мы сразу освободили по их просьбе одну насадку. Но только они забрались под печь, как печь затряслась — налетели немецкие бомбардировщики. С непривычки красноармейцы выскочили наружу — думали, что печь сейчас завалится. Печь осталась цела, а они почти все погибли от разорвавшейся рядом бомбы. Потом и военные обжились на мартенах, натащили под печи кровати, столы. В насадках у них и штабы помещались и медпункты; боеприпасы там складывались.

До начала октября наш рабочий батальон нёс службу охраны — патрулировал завод, устанавливал заграждения, а когда воинские части рядом расположились, мы были переданы в состав гвардейской дивизии генерал-майора Гурьева.

Бойцы рабочего батальона несут службу охраны .

Официально передача произошла 6 октября. В этот день генерал вызывал нас к себе на берег Волги. Он помещался со своим штабом в блиндаже под горой за Банным оврагом. Мы пошли к нему вдвоём — Почевалов, командир наш, и я, замещавший тогда комиссара; понесли список личного состава и оружия.

В строю у нас было тогда ровно сто бойцов. Из них только несколько человек воевало в августе на Мечетке; остальные вступили в батальон как пополнение уже после. В большинстве это были пожилые люди, не служившие в армии по состоянию здоровья. Мы с командиром думали: куда нам в гвардейскую дивизию идти, разве мы похожи на гвардейцев! И когда генерал Гурьев спросил нас:

— Ну как себя чувствуете, орлы?

Я решил, что он подсмеивается над нами, и откровенно сознался:

— Неважно. Народ на войне неопытный, оружием плохо владеет.

— Ничего, ничего, только не робейте, — сказал он. — Я вот тоже пастухом был, а теперь дивизией командую.

Видим, что генерал в обхождении простой, душевный человек, поговорили с ним и приободрились. Он придал нас сапёрной роте в качестве вспомогательного рабочего отряда.

На площадке ремонтно-котельного цеха лежало много бронеколпаков амбразур, изготовленных на нашем заводе. Нам дали задание перетаскивать их на передовую, за трамвайную линию. Тащить было недалеко, метров триста, но амбразура весила около тонны и приходилось брать крутую гору, по грязи, в дождь. 10–12 человек с трудом волочили её, подкладывая под низ доски. Передвинешь на несколько метров — и ложись: немцы из миномётов бьют. Бывало, за одну ночь не успевали дотащить до передовой. Где рассвет застанет, там и оставляли амбразуру; а на следующую ночь опять тащили. Днём нельзя было работать — немецкие снайперы выслеживали рабочих. Ночью и то потери несли, каждый раз по два-три человека из строя выходило.