Владимир Шмерлинг - Сталинградцы [Рассказы жителей о героической обороне]

Немцы увидели меня из окна, задержали и велели мне убрать их квартиру, затопить печи — они готовились к пирушке. Дрова были сырые, не загорались. Часовой показал мне полузарытый на дворе бачок с бензином. Я зачерпнула бензин кружкой, и тут у меня возникла мысль сжечь немцев. Сразу повеселев, я уже ни о чём больше не думала; ждала только, пока немцы соберутся и у них начнётся попойка. А когда немцы так перепились, что даже часовой, стоявший у дверей, валился с ног, я совсем развеселилась и чуть ли не на глазах у них стала расплескивать бензин по полу. Потом облила бензином выход из дома, подожгла его, закрыла дверь, перерезала провод и убежала в овраг. Там лежал разбитый самолёт. Два дня пряталась под ним. Убедившись, что все, находившиеся в подожжённом мною доме, сгорели, я вернулась в щель к своей хозяйке.

Всего, конечно, не расскажешь. Немцы ловили жителей, выходящих из своих ям, и выгоняли их в степь. Три раза мне приходилось покидать Сталинград. Когда меня в третий раз погнали в Калач, уже начались морозы. Раны на ногах воспалились, обуви не было, от неё тряпки остались. Я шла почти босиком и думала, что не вынесу мучений. Но гул родных орудий придал мне силы. Я опять сбежала и вернулась в Сталинград.

Спрятаться в Сталинграде было где, но мне надо было лечиться: рана на левой ноге начала гноиться, появилась опасность заражения крови. Поэтому ребята решили, что я должна перейти через линию фронта.

Два дня мне пришлось проработать уборщицей в немецкой комендатуре, чтобы раздобыть пропуск на Метизный завод. Я сказала, что там находится моя мать, за которой я вернулась из Калача. С этим пропуском я свободно прошла до того места, где мне нужно было свернуть в овраг, идущий к Волге. Это было днём. Ночью я боялась потерять ориентировку. Мне всё ещё казалось, что днем легче будет изловчиться — все-таки смелее чувствуешь себя, если солнце светит! Но только я спустилась в овраг, как немецкий часовой заметил меня и стал стрелять. Я вернулась назад, притаилась в щели, а потом снова стала пробираться оврагом. Когда я уже вышла из оврага и перешла трамвайную линию, за которой начинались наши позиции, по мне открыли огонь. Одна пуля пробила пальто, вторая ранила в ногу. Несколько минут я пролежала, притворившись мёртвой. Когда стрельба затихла, заползла в развалины какого-то дома. Оглядываюсь — вокруг никого нет; неизвестно, на чьей территории нахожусь. Надо ползти дальше. Опускаюсь в лощину. Снова по мне открывают огонь. Бросаюсь в первую попавшуюся щель и вижу наших бойцов. Это был передовой наблюдательный пункт одного из батальонов генерала Родимцева.

Больше двадцати лет жил я на Дар-Горе в своем домике, работал приемщиком почты с пароходов и поездов. Семья у меня была большая — одних сыновей шестеро. Четверо — Михаил, Василий, Сергей и Иван — ушли в армию: и в пехоте воевали, и на танках, и в бронепоезде. Двое младших дома остались: Костя — когда немцы к Сталинграду подошли, ему только десятый год шёл — и Саша. Саше шестнадцать лет было, но он уже хорошие специальности имел: и на слесаря экзамен сдал, на заводе «Красный Октябрь», и на мастера по сапожному делу в артели имени Шаумяна. Меня за него благодарили, говорили: «Хорошего, товарищ Филиппов, вы работника воспитали». Он ещё маленьким стремился какому-нибудь полезному делу научиться.

— Почему, — говорил он мне, — человек должен только одну специальность иметь? Я хочу всё уметь делать.

Когда началась сильная бомбежка, мы с ним за Волгой были — в пригородном хозяйстве. Один знакомый, уполномоченный НКВД, работавший на переправе, помог нам вернуться в город. Город горел уже. Семья моя в убежище сидела.

Думали мы все, что нам делать, не хотелось эвакуироваться, дом свой бросать.

Смотрим, а немцы уже на Дар-Горе. Ночью Саша мой куда-то пропал. Утром приходит и говорит мне:

— Буду, папа, ходить как сапожник по немецким штабам.

Оказывается, он ночью пробрался балками через фронт, связался с нашими и получил задание от одного старшего лейтенанта, товарища Семенихина.

Собрал в сумку сапожный инструмент и пошёл Саша немцам сапоги чинить. В пиджаке карманы у него были порваны, и гранаты находились в подоле. Днём работает в штабах — немцы его хвалят, — а ночью подберётся к штабу и в окно гранаты кидает.

Роста он был маленького, выглядел моложе своих лет. В воинской части ему кличку дали «школьник». Немцы, бывало, после взрыва бегают, ищут партизан, а Саша на улице с детьми играет: нарисует мелом классы и прыгает на одной ноге.

Потом старший лейтенант Семенихин говорил мне:

— Такого парнишки я ещё не видал. Какое задание ему ни дашь— он сейчас же: «Разрешите выполнять?» Повернётся — и бегом.

В ледоход, когда лодки через Волгу не ходили, Саша на левый берег по льдинам перебирался. Один раз послали его из Бекетовки на «Красный Октябрь». Он прошёл туда центром города, среди немцев, а обратно на бревне плыл вниз по Волге.

Я и сам не думал, что мой Саша на такие дела способен. Мальчик он тихий был. Правда, плавал хорошо, Волгу переплывал.

Боялся я за него, просил, чтобы осторожнее с немцами был, а то схватят и не посмотрят, что маленький. А он говорил мне:

— Не бойся — убегу.

Он и гранаты в окна кидал, и документы разные в немецких штабах выкрадывал, и доставлял нашим сведения о расположении немецких орудий.

Поставят немцы пушки, не начнут еще стрелять из них, а наши уже бьют из-за Волги по этим пушкам. Два орудия немцы поставили У самого нашего дома. Ночью Саша пошёл опять балками через фронт в Бекетовку, а меня предупредил:

— Перебирайтесь все в подвал.

На другой день артиллеристы из-за Волги дали огонь по нашему дому. Думал я, что разобьют дом, но не жалел уже его, как раньше. Одна была мысль: лишь бы Саша не попался. Однако дом уцелел. Только два снаряда под фундамент угодили, остальные в немцев — обе их пушки разбили.

Долго не возвращался Саша. Вдруг прибегает к нам знакомый мальчик, его школьный товарищ, говорит:

— Саша просит, чтобы ему чего-нибудь поесть принесли.

Мы сначала ничего не поняли, но испугались. Жена закричала:

— Где ты его видел?

— Да вон по улице немцы ведут наших людей, — говорит он. — Саша увидел меня и крикнул.

Собрала жена, что было съестного, и побежала вдогонку. Немцы-конвоиры остановились у штаба. Тут жена и сунула Саше узелок. Он успел ей только шепнуть:

— Не бойтесь — убегу.

Три дня немцы держали Сашу в комендатуре. Жители говорили нам, что видели, как его гоняли куда-то босиком по морозу. Думали мы: может быть, люди обознались. Спрашивали: