Владимир Шмерлинг - Сталинградцы [Рассказы жителей о героической обороне]

— Здесь, девочки, не пройдёте, — заявил он. — Немцы наблюдают за нами из всех щелей.

Сержант предложил нам переночевать в подвале и завтра самим ознакомиться с обстановкой. Но тут же предупредил, что немцы не дают этому дому покоя, и спросил, показывая на стоявшие в углу винтовки и ящик с гранатами:

— Умеете с этим обращаться?

Рая созналась, что хотя выстрелить она и сумеет, но вряд ли попадёт в цель, а я стала уверять, что обязательно попаду.

Сержант засмеялся и сказал:

— Это не важно — попадёте вы или не попадёте; главное, чтобы шуму побольше. А пока немцы не лезут, давайте галушки варить.

Красноармейцы развели костёр на цементном полу, поставили самовар. Дымно стало.

Мы сели к столу на мягкие стулья. В подвале было много разных домашних вещей — сундуки, кровати, перины. На полу лежали сваленные в кучу книги, патефонные пластинки.

Среди красноармейцев оказался один чудаковатый гражданин. Он сидел у коптилки, читал по складам какой-то том энциклопедии, макал в банку с водой селёдочную головку и сосал её. Нас с Раей это рассмешило. Он обиделся и ушёл, унося с собой энциклопедию.

Очень запомнились мне два мальчика лет 8—10. Пока мы ужинали, они несколько раз появлялись в подвале, о чём-то шептались с сержантом и снова исчезали. Я не заметила, откуда они появлялись и куда исчезали. Вероятно, там имелась какая-то лазейка на улицу или во двор, потому что у ребят и одежда и лица были измазаны чем-то. Сержант иногда выходил с ними и возвращался тоже грязный.

Переночевали мы на перинах. Утром сержант повёл нас на третий этаж знакомиться с обстановкой.

У разбитого окна стоял замаскированный пулемёт, направленный на Дом железнодорожников, в котором были немцы. В развалинах за трамвайной линией тоже всюду сидели немцы.

— Нет, девочки, здесь вам не пройти, — несколько раз повторил сержант, когда мы, стоя у окна, осторожно, одним глазом, поглядывали на разрушенную улицу.

Они идут в тыл врага .

Действительно, местность вокруг дома была открытая: стоял он на виду всего города и чувствовалось, что за ним наблюдают сотни глаз. Мы опять спустились в подвал. У пулемёта остался один боец. Другой дежурил у подъезда. Решено было, что мы подождём до вечера, а потом вернёмся на Волгу и будем пробираться через линию фронта оврагом у Нефтесиндиката. Днём выйти из дома невозможно было. Вокруг всё время рвались мины. Но мальчики всё-таки, кажется, спускались на Волгу. Я видела, как они приносили бойцам воду.

Эти ребятишки постоянно крутились возле сержанта, шептались с ним, выполняли разные его поручения, вихрем носились по дому. Не знаю, что это были за дети, откуда они взялись тут.

Появлялся часто и гражданин с энциклопедией. Садился к столу и читал её при свете коптилки. Днём подвал тоже освещался, так как окно было заложено кирпичом и засыпано снаружи песком.

Мы беседовали с свободными от дежурства бойцами. Они говорили, что сегодня у них вроде выходного дня — немцы не лезут. Пожалели, что в подвале много патефонных пластинок, а патефона нет. Сержант показывал нам пластинки и спрашивал, какие наши любимые.

Тогда мы не знали, что этот сержант — Павлов, он ещё не был знаменитый. Думали: просто молоденький сержант. После войны, когда Павлов приехал в Сталинград из Германии, я очень удивилась, узнав в нем знакомого сержанта. Он не сразу узнал меня. Может быть, потому, что я была без руки — потеряла ее при выполнении боевого задания.

Но когда я спросила его:

— А помните двух девушек-партизанок, которые гостили в вашем доме и очень жалели, что у вас нет патефона? — он сразу узнал меня и засмеялся:

— Помню, помню; только тогда вы, кажется, были ещё не девушками, а девочками.

Наш овраг Банным называется. Он идёт почти от Мамаева кургана мимо завода «Красный Октябрь» до Волги. Через него трамвайный мост был, а поезда по насыпи проходили. У Волги он большой, за трамвайной линией меньше становится, а за тоннелем под железнодорожной насыпью уже совсем мелкий, у Мамаева кургана в степи теряется.

А Банным он называется потому, что возле него бани были. Мы жили как раз против бань, в самом овраге. Тут, хоть место и не плановое, но много рабочих издавна жило в своих домиках — народ к заводу поближе жался.

Я работал на «Красном Октябре» в ремонтно-строительном цехе. Во время осады был связным велосипедистом райвоенкомата. Поехал раз на Тракторный с пакетом. В пути захватила бомбёжка, и я попал под машину. Привезли меня на «Баррикады» в больницу имени Ильича, а там уже никого не было — всех больных эвакуировали за Волгу, так как немцы подходили к заводу. Я попросил, чтобы меня отвезли домой, в Банный овраг.

Тогда из Банного оврага большинство населения уже ушло, осталось только несколько семей, живших в щелях, — больные, старики, одинокие женщины с малыми детьми. На место гражданских военные пришли, стали строить в овраге блиндажи. Под трамвайным мостом санчасть расположилась. Когда меня принесли, жена побежала туда, привела военного врача. Он осмотрел меня, перевязал, дал жене марганцовку, бинт. Потом он ещё несколько раз приходил к нам.

Эвакуироваться мы не могли: меня машина сильно помяла, шевельнуться нельзя, а жена в положении, на последнем месяце. Пришлось вместе с бойцами жить, почти на самой передовой. Немцы стремились по оврагу выйти к Волге, а наши разведчики пробирались оврагом к ним в тыл. Такие бои происходили тут, что прозвали этот овраг оврагом смерти. Немцы сначала за железнодорожной насыпью были, потом перебрались через неё, к трамвайной линии стали подходить. Дальше оврагом наши войска не пустили их, но по бугру заводской стороной немцы немного до Волги не дошли. Так что овраг с разных сторон простреливался. Население жило по скату оврага: кто выше, кто ниже. Мы жили наверху.

Бойцы заглядывали к нам в щель, говорили:

— Немец вас с Мамаева кургана видит, уходите вниз.

Мы бы ушли сразу, да у жены схватки начались. Соседка Чеботарева, которая с нами жила, вытащила меня из щели, положила у выхода.

Пока жена рожала, лежал я тут и наблюдал за воздухом.

Бомбёжка в это время была.

Немцы завод штурмовали, а он — рядом, по ту сторону оврага.

Жена слышит, как бомбы свистят; мне жаль её, хочу, чтобы не волновалась, успокаиваю, кричу:

— Это по цехам, не бойся!

Дочь родилась, тихая девочка; появилась на свет и голоса не подала.

Немцы начали бить по оврагу из артиллерии. Один снаряд разорвался возле нашей щели. Нас землёй привалило. Тут мы решили скорее перебираться вниз, к ручейку. Там и потише и вода близко.