Чайна Мьевилль - Октябрь [litres]

В сентябре 1915 года в крошечной швейцарской деревне Циммервальд состоялась международная конференция левых социалистов, настроенных против войны. В ней участвовало всего тридцать восемь делегатов, в том числе большевики, интернационалисты-меньшевики и эсеры.

Даже во время этой конференции правые меньшевики и эсеры в Париже сотрудничали с редакцией журнала «Призыв», которая выступала против так называемых «пораженцев». «Революция в России назревает, – писал на страницах первого номера журнала правый эсер Илья Фондаминский, – но она будет скорее национальная, чем интернациональная, скорее демократическая, чем социальная, и скорее провоенная, чем пацифистская». Интеллектуалы из числа правых эсеров отошли от народнического видения революции (предполагался аграрный социализм, что-то среднее между либерализмом и коллективизмом) и стали тяготеть к шовинистической версии буржуазной революции, за которую выступали их коллеги из числа правых меньшевиков.

Объединенные в своем противостоянии социал-шовинизму своих бывших (а в некоторых случаях и нынешних) товарищей, делегаты конференции в Циммервальде разделились по вопросу о том, насколько резко следует порвать с ними. Восемь делегатов, включая Ленина и его коллегу и ближайшего помощника, эхолерика Григория Зиновьева, были намерены порвать с оскандалившимся Вторым интернационалом. Однако большинство меньшевиков, принявших участие в работе Циммервальдской конференции, отвергли это предложение.

Большинство делегатов выступили против призывов Ленина к революционной мобилизации пролетариата против войны, расценив их как попытку расколоть Второй интернационал (именно так и было). Более того, некоторые присутствовавшие придерживались мнения, что, осуждая народный патриотизм, Ленин одновременно ставит под угрозу любого, кто выступает с соответствующими призывами. В конечном итоге на конференции был достигнут компромисс: делегаты приняли манифест в антивоенном духе. Чтобы обеспечить видимость единства участников форума, Ленин и его сторонники подписали данный документ, хотя и без энтузиазма и какого-либо удовлетворения.

В короткой работе «Империализм как высшая стадия капитализма», которая была написана в 1916 году, Ленин представил современную эпоху как эпоху монополистического капитализма, связанного с государством, и эпоху капитала, паразитирующего на колониях. Расценивая войну как инструмент системы, он выступал против любых отклонений от антивоенных настроений. Ленин был против морализаторского пацифизма, не говоря уже о «оборончестве», согласно которому экспансионизм осуждался, а вот «оборона» своей страны считалась законной. Вместо этого он, как широко известно, поддерживал «революционное пораженчество», под которым понималась социалистическая пропаганда поражения своей собственной страны в империалистической войне.

Даже радикально настроенный Троцкий был противником такой формулировки. По его словам, он не мог «согласиться с мнением о том… что поражение России являлось бы «меньшим злом». Он считал это «попустительством» патриотизму, поддержкой «врага».

Одна из причин, по которым призыв Ленина вызвал такое потрясение, заключалась в том, что зачастую было не совсем ясно, шла речь о поражении своего государства от другой державы или же всех империалистических держав от рабочих. Хотя второй вариант – международное восстание – пользовался явным предпочтением у Ленина в качестве конечной цели, порой он намекал на то, что первый вариант также вполне приемлем. В этой двусмысленности был элемент театральности. Доводя до сознания аудитории идею о «пораженчестве», Ленин намеревался укрепить мнение о том, что большевики больше, чем любые другие политические течения, категорически и без каких-либо оговорок выступали против войны.

Военная мобилизация истощила трудовые ресурсы сельского хозяйства и промышленности России. Армии едва хватало боеприпасов, снаряжения, продовольствия. Росла инфляция, что крайне негативно сказывалось на рабочих и городском среднем сословии. Настроение общества стало меняться. Уже летом 1915 года в Костроме, Иваново-Вознесенске, Москве прошли забастовки и вспыхнули беспорядки в связи с нехваткой продовольствия. Либеральная оппозиция образовала в Государственной думе и Государственном совете так называемый Прогрессивный блок, потребовав прав для национальных меньшинств, амнистии политических заключенных, расширения прав профсоюзов и так далее. Прогрессивный блок крайне негативно относился к некомпетентности правящей элиты и был категорически против силовых методов снизу.

Стачечное движение то убывало, то вновь нарастало, отражая социальное напряжение и степень отчаяния в обществе. Среди хаоса потока беженцев из захваченных немецкими войсками городов тысячи беспризорников наводнили города, объединились в импровизированные сообщества, которые селились в различных руинах, занимались воровством, попрошайничеством, проституцией, всем чем только можно. В последующие годы их число существенно возрастет. В их среде процветала подпольная спекуляция, царили настроения отчаяния, распущенность нравов, пьянство, кокаиномания. Это были симптомы мощной катастрофы. Москва оказалась во власти увлечения новым типом танго, дрейфующим в мрачную сторону: модными стали пантомимы, изображавшие убийство, ухарские представления кровавой бойни. Один профессиональный танцевальный дуэт представлял зрителям «Танго смерти», выступая в традиционных вечерних нарядах, при этом лицо и голова танцора были раскрашены под череп.

За десять лет до начала войны, когда царь и царица искали, чем бы помочь своему больному сыну, они познакомились с необщительным, необразованным, эгоистичным сибирским голодранцем, самозваным «святым», который, как оказалось, мог сочетанием обаяния, народных средств и удачи облегчить страдания молодого Алексея. Распутин (так звали этого «святого»), «безумный старец», который не был ни безумным, ни старцем, оказался при дворе – где и надолго остался.

Распутин был человеком грубым, но харизматичным. По всей видимости, он являлся «хлыстом», членом одной из многих запрещенных в России сект, и, безусловно, умел излучать боговдохновенную силу, что было одним из методов этой секты. Он представляет себя рупором старой, простой, монархической России и одновременно провидцем, пророком, целителем. Царь Николай терпел его, царица же Александра боготворила.

Ходили слухи об оргиях Распутина. Он, конечно, был пьяницей и бахвалом, и вне зависимости от того, насколько были верны многочисленные истории о его сексуальных победах, он пользовался удивительным успехом среди дворян, обращаясь со своими богатыми покровителями (особенно женщинами) с предельным похабством. Он наслаждался своей властью, и во время войны эта власть возросла. При поддержке царицы Александры Распутин, руководствуясь своими прихотями, оказывал влияние на отношение правительства к различным вопросам.