Николай Никонов - Иосиф Грозный [Историко-художественное исследование]

Сталин и на отдыхе не менял своих привычек. Это была лишь ежегодная смена места работы, и только. Что вообще значит отдыхать? Лежать на пляжном песке и греться на крепком южном солнце? Но в одиночестве он этого не любил. Валечка на пляжи не приглашалась. А приглашать соратников и прямо ли, косвенно ли терять таким образом лик ВОЖДЯ не хотел. Мужчина, раздетый до трусов, вряд ли потом мог быть вождем , тем более великим ! И потому Сталин ходил на пляж теперь только по утрам, ненадолго, один, в полосатом халате. Окунувшись раз-другой в море, возвращался на берег.

Плавать далеко не давала все более сохнущая левая рука, да и вообще море тяготило, внушало какой-то нелепый неврозный страх, хотя купальни везде были ограждены, везде было мелко. Сталин вообще не любил больших водных пространств еще с тех ссыльных времен, когда ему приходилось ловить рыбу и волей-неволей общаться с тяжкими и страшными северными реками.

Раздетого Сталина не видел почти никто (охрана была расставлена так, чтобы не мешать ему, и, чтобы не наблюдать за вождем, стояла спиной к пляжу). Телом Сталин никогда не мог похвастать. Обыкновенный, пожилой, не развитый физически. С тридцатых годов начавший заплывать жирком живот, тонкие ноги, руки разной длины — это скрадывала одежда, спаренные пальцы на ногах, родинки, где надо и не надо.

В тридцатые годы бывали со Сталиным на дачах только Киров и позднее Жданов. И Кирова Сталин перестал приглашать, когда тот отказался редактировать учебник истории партии и стал в разговорах резче, неуступчивее. Этого было достаточно — от вождя не ускользало ничего, любое изменение интонации голоса заставляло пристальнее всматриваться, делать тайные выводы. «Подозрительность скорее добродетель для государя, чем порок», — всегда помнил он наставления Никколо Макиавелли.

Итак, повторяю, отдых Сталина был лишь сменой места работы, работы, работы, и день протекал здесь так же, разве что иногда Сталин раньше ложился и раньше вставал, завтракал не в 11, а в 9 часов.

С 12 начинался его «рабдень». Докладывали руководители разведок (или их первые заместители), далее он рассматривал деловые бумаги, требующие утверждения, подписывал документы, накладывал резолюции, вызывал своих рабочих секретарей для поручений, изредка принимал кого-то днем, но в целом прием, ограниченный дачей, проходил вечером и затягивался иногда за полночь, точно так же, как в Кремле.

Раз в неделю или в полмесяца (нет точных данных) Сталин рассматривал ВСЮ почту, пришедшую на его имя в Кремль и доставленную на дачу в запечатанных мешках специальными фельдъегерями. Узнав от своей разведки, что письма на его имя в иных обкомах вскрываются, Сталин вспылил и издал строжайший приказ все письма на его имя направлять в канцелярию Кремля. И уже здесь их сортировали бойкие помощники, передававшие Поскребышеву все, что заслуживало внимания.

Но и этот процеженный поток не устраивал вождя, и потому он периодически устраивал работу со всеми письмами. Помощники только вскрывали письма и передавали Сталину, а он, быстро отсеивая пустую породу, вылавливал и немало дельного: предложений, доносов на врагов, просьб, жалоб (их было больше всего), разного рода сообщений. Это был единственный вождь, кроме, может быть, еще Ленина, регулярно читавший письма.

Из нескольких мешков выбирались две пачки: левая и правая. Обычно в левой лежали самые дельные письма, а в правой те, что не требовали быстрых решений.

Безотказно работала также красная связь по «вертушке», и Сталин кратко, но постоянно говорил со всеми членами Политбюро, министрами,

Генштабом. Поскребышева Сталин часто брал с собой, чтобы не нарушался как бы режим его кремлевской работы. Кабинеты Сталина на дачах во многом напоминали кабинет в Кремле или комнаты в Кунцево, вождь любил единообразие во всем. Даже на относительно дальней даче в Семеновском был построен дом, похожий на дом в Кунцево и также с двумя верандами, а Берия еще выстроил для Сталина дачу на Валдае, в очень красивом месте, однако недоверчивый Сталин лишь раз побывал там и, пробормотав что-то вроде: «ловушка», — уехал. Был надстроен второй этаж и над кунцевской дачей. Туда Сталин почти никогда не поднимался, а в 49-м, во время празднования 70-летия, там некоторое время жил Мао Цзэдун.

Так вождь отдыхал до 1–5 ноября, когда специальным поездом и всегда неожиданно возвращался в Кремль, точнее, в Кунцево, к великой радости Валечки, не любившей юг, страдавшей там от жары и полноты, о чем она, однако, никогда не говорила вождю.

А время брало свое. Поток дел, обрушивающихся на Сталина, возрастал, здоровье же уходило с каждым годом, а теперь, может быть, и месяцем. Душила эмфизема от многолетнего непрестанного курения, табачная астма, все чаще давали себя знать приступы удушья, по ночам тяжко болело сердце, по утрам льдом давило голову. Старался больше бывать на воздухе, теперь и зимой, самом тяжелом для него времени; в теплом тулупе, в подшитых валенках, в зимней шапке или папахе работал на верандах, а то и в беседках, рассеянных во всему кунцевскому парку. Ходил и просто по неглубокому снегу, сыпал в кормушки орехи и семечки, смотрел, как синицы, поползни и белки таскают даровое угощение, и что-то не то шептал, не то бормотал, ведомое лишь ему. Старость — не радость. Перемогать ее, как тяжкую болезнь, могут немногие, самые умные или уж безнадежные дураки из тех, что на праздниках пытаются плясать вприсядку и лезут целоваться с визжащими от ужаса девками… Люди же обычные начинают искать эликсир молодости, бегать трусцой, обливаться на морозе, становиться вегетарианцами, не едят масло, соль, сахар, жить по заветам какого-нибудь чудака-прохиндея и в конце концов завершают жизнь раньше срока.

Иногда Сталин просто сидел, уставясь в никуда, окаменелый, жалкий, подчас засыпанный снегом. Припадки равнодушия (депрессии), в общем, обычные для людей, рожденных под знаком Стрельца, становились у него все более частыми и тяжкими. В такие дни и даже периоды он не хотел никого видеть, не подписывал бумаги, не принимал «соратников», не собирал Политбюро и переставал встречаться с Валечкой. Мужчины «в возрасте» знают, какая тяжкая напасть добавляется еще к и так нерадостному их бытию…

Душа стыла, выветривалась, силы таяли, громада страны грозила вот-вот раздавить, приплюснуть.

Но после каждой такой депрессии Сталин вдруг словно вскипал, и начинались опять плановые заседания Политбюро, выговоры министрам, разносы военачальников (уже шла война в Корее!), устраивал втык Берии, Абакумову, Круглову, Серову за то, другое, третье, пытался воспитывать то дочь, то сына. Вернул на стол фотографию жены, все более ополчался на «безродных космополитов» — так закамуфлированно именовались большей частью евреи, и продолжал искать врагов — дело, которое Сталин не прекращал никогда. Теперь вместо надоевшего Макиавелли Сталин все чаще читал откровения Гитлера, переводившиеся ему вплоть до «Застольных бесед». Там находил он наряду с полным бредом весьма дельные поучения для себя.