Тарас Каляндрук - Загадки казацких характерников

Тарас Шевченко в повести «Близнецы» трогательно описал встречу казаков украинского происхождения с земляками в станице Островной на Оренбургщине. А вообще в станицах Астраханского и Оренбургского казачьих войск еще в 1940 году звучал украинский язык, как и вокруг Саратова и Сталинграда (161, 49).

История возникновения в Сибири казачьих войск — это история имперской политики тотальной русификации украинцев. Поскольку в европейской части империи территория, на которой проживали украинцы, значительно превышала территорию, на которой компактно проживали россияне, имперская власть применила против украинцев беспрецедентную по размаху программу переселения.

В московских правительственных кругах считали необходимым заселить Украину крестьянами-великороссами, которые «внесли бы в этот край российский дух и значительно бы подняли у местного населения любовь к России». Поэтому земли в украинских губерниях «стоит раздавать переселенцам из внутренних, чисто российских губерний, местное же обедневшее население было бы полезнее переселять в другие части России, на земли, которые предназначены для переселенцев… А все потому, что малороссы не способны к проведению российской национальной идеи» (308, 76–77).

Пример такой русификации описал в автобиографической статье потомок украинского казацкого рода, житель города Каменск-Уральский Григорий Пономарев: «Мои предки принимали участие в восстании Павла Бута. После того, как в Варшаве ему и его товарищам снесли головы и воткнули на пики, мой предок пошел к Яцеку Острянице, который в то время был выбран гетманом. Но Николай Потоцкий и Ярема Вишневецкий разбили отряды Остряницы. Мой предок, как и Остряница, сбежал за Сулу и поселился на Слобожанской Украине. Там он женился и служил в Сумском Слобожанско-украинском полку».

Тобольский казак. Рисунок 1774 г.

Чугуевский казак. Рисунок 1774 г.

Уральские казаки. Рисунок Н. Самокиши.

Уссурийские казаки. Со старинного рисунка.

Далее автор описывает, как в 1871 году через тяжелое материальное положение его предок Филлип Паламаренко выехал в Сибирь к брату Андрею, который поселился осадником при казацком пикете Азатский (Сибирское казачье войско). «Весной Филлип запряг своих волов в телеги, нагрузил их нехитрым имуществом и выехал с женой Анастасией и детьми — Никитой, Софьей, Анастасией (дочь) и Кузьмой. Моему прадеду Кузьме было тогда шесть лет. Выехали они из города Путивля в Сибирь… ехали вначале Киевско-Воронежским трактом до Москва, а с Москвы до Казани. В Казани на пароме переплыли Волгу и дальше по Сибирскому тракту. Зимой становились к людям на постой. Платили за все, даже за корм волам. Отец зимой ходил на заработки. А весной снова выезжали, в дальней дороге в 1878 году родился Павел.

В начале 1879 года они подъехали к пикету Азатский. Увидели гору, речку и два дома, в которых находилась администрация пикета и их жилище. А возле этих домов находилась маленькая саманная хатка Андрея. Они были первыми осадниками села Алексеевского, или в народе — Алексеевки. Это село и нынче находится на том месте, где мой прапрадед первым распахивал землю.

… Когда регистрировали семью Филиппа Ивановича, мелкий чиновник записал всех по фамилии Пономарев, говоря, что что лучше вы будете благородными россиянами, чем какими-то хохлами» (248, 193–194).

Сабля сибирских казаков.

Амурские казачата. Фото нач. XX в.

Так Москва ассирийскими методами пыталась уничтожить украинский народ. Так украинские казаки Третяки становились Третяковыми, Волохи — Волоховыми, Погребняки — Погребняковыми, Сотники — Сотниковыми, Шостаки становились Шостаковыми, Галаи — Галаевыми, Вийты — Вийтовыми, Писари — Писаревыми, Лузаны — Лузановыми и т. д.

Согласно переписи 1897 года в Самарской губернии проживало 119 тысяч украинцев, в Саратовской 149 тысяч и несколько меньше в 1914–1923 гг. (42, II, 379), В Томской свыше 100 тысяч, Тобольской — 38 тысяч, Енисейской — 22 тысячи, Иркутской — 22 тысячи, Якутской — 3 тысячи, Забайкальской — 5,5 тысяч, Амурской — 21 тысяча, Приморской — 34 тысячи, на Сахалине — 2,3 тысячи (196, 103). Комментарии считаю излишними.

Сибирские казаки. Кон. XIX в.

То, что именно потомки запорожцев из-за Днепра покорили огромные просторы Азии и Сибири, признает и подтверждает мировая историческая наука. Устами известного историка Дж. Тойнби, автора фундаментальной шеститомной исторической работы «Исследования истории», она говорит: «Разбросанные на огромной территории казацкие общины, которые — перед своей гибелью в огне Российской коммунистической революции 1917 года — населяли полосу, тянущуюся через всю Азию, от Дона до Уссури, происходили из одного материнского сообщества — сечевого товарищества днепровских казаков… с Днепра они переправились на Дон, с Дона — на Волгу. Оттуда в 1586 году перешли через водораздел между Волгой и Обью и в 1637 году водные пути вывели их на Тихоокеанское побережье — к Охотскому морю» (307, І, 124).

Украинцы составляли большинство в составе так называемых «поселениях» казачьих войск, а именно Оренбургского, Забайкальского, Семиреченского, Сибирского, Амурского и Уссурийского. Известно, что ядром и основой Забайкальского казачьего войска были селенгинские казаки. Не вспоминают российские историки только о том, что селенгинских казаков организовывал бывший гетман Украины Демьян Многогрешный, который в 1672 году со своими сыновьями и частью сторонников был выслан царским правительством в Нижний Селенгинск, где организовал казацкую самооборону против набегов монгольских племен. Интересно, что селенгинские казаки были запорожцами, высланными Петром I после уничтожения Сечи. «Ликвидировав свободную Запорожскую Сечь, Петр I выслал храброе воинство в Сибирь нести караульную службу; часть запорожских казаков попала в Селенгинский острог» (95, 363). Его отвага и мастерство так поразили местных бурят-табанутов, что еще в XIX в. этнограф И. Сильский записал из уст бурят предания о храбром казаке, увидев которого во главе войска, враги не решались вступать в бой. Военная же доблесть гетманского сына Петра, который погиб в одной из стычек с монголами в 1681 году, увековечена в одной из бурятских песен, которая бытует в Бурятии и по сей день (70, 153–154).