Сергей Кара-Мурза - 1917 Февраль ↔ Октябрь. Две революции — два проекта

Из ижевцев сформировали дивизию. «22 августа Колчак лично прибыл в расположение дивизии, привезя с собой на нескольких грузовых автомобилях подарки — папиросы, консервы, варенье, какао и пр… Во время Сибирского ледяного похода Ижевская дивизия постоянно действовала в арьергарде отступающей армии, обеспечив выход ее остатков в Забайкалье в феврале — марте 1920 г. Ижевцы и воткинцы оставались непримиримыми борцами с большевизмом вплоть до завершения гражданской войны на Дальнем Востоке в конце 1922 г.». 221

Как можно это прославлять? Ведь перед нами трагедия 30 тыс. рабочих, которые ринулись воевать со злом, а попали в хаос идей и действий, а также вовлекли в бедствие свои семьи. Они были близки к эсерам и пошли за эсеровской дружиной из Союза фронтовиков, а в ноябре ушли к Колчаку. 18 ноября Колчак произвел переворот, эсеров стали репрессировать, а многих расстреляли. Как пишет историк, «сражаясь против красных, уже не хотели служить белым». Где логика? В июне 1919 г. Партия эсеров после переговоров объявила о прекращении вооруженной борьбы против Советской власти. Зачем же было рабочим воевать за Колчака? Много историков искали документы, письма, воспоминания повстанцев и их родственников — почему их не заинтересовали ход мысли этих людей, продолжавших убивать и гибнуть до конца 1922 года? В 1924 г. им объявили амнистию, и многие вернулись домой. «В конце 1928 г. на одних только Ижевских заводах из 19 тыс. рабочих насчитывалось 4243 человека, служивших в белой армии (у красных служило около 4 тыс. рабочих). Возвращающиеся ижевцы и воткинцы сохраняли негативное отношение к советской власти… Блокируясь с местными антисоветски настроенными специалистами и служащими, бывшие повстанцы представляли угрозу для властей. Вдобавок они не прерывали связи со своими белоэмигрантскими объединениями». 222Так, объяснения решениям воевать без эсеров и даже без Колчака, из истории выпадают. Пишут: «Победившее восстание быстро эволюционировало от “демократического пути русской революции” в сторону авторитаризма гражданской войны». Это факт, но объяснений нет.

Можно предположить, что воинская общность близких людей обладает сильным коллективным чувством — им легче погибнуть, чем разбежаться. Автор из Ижевска пишет: «В связи с занятием Красной Армией г. Ижевска и ликвидации там меньшевистского гнезда в 1919 г. во Владивосток прибыло около 350 рабочих, вывезенных из Ижевска меньшевиками, которые хотели таким образом сохранить свою “опору”. Прибывших рабочих направили на работу в вагоносборочные мастерские и поселили в рабочих общежитиях. Все они поддерживали меньшевиков. Каждый день на работе у станков и дома в общежитиях шли неустанные дискуссии. Небывалый разгул белогвардейщины, облавы и аресты революционных рабочих, зверские расправы белогвардейцев и интервентов — всё это сбросило пелену с глаз рабочих-ижевцев. В течение трёх-четырёх месяцев рабочих-ижевцев невозможно было узнать. От бывшей меньшевистской опоры не осталось и следа. В 1921 г. все рабочие-ижевцы организованно выехали из Владивостока к себе в Ижевск лояльными советскими гражданами». 223

Другая проблема историков — бурный поток воспоминаний и апологий антисоветских движений и Белой армии, который, не давая обществу рационального знания, создает массовый когнитивный диссонанс. Особенно опасно нагнетание невежества и разрушение логики в школе. К чему такой выброс патетики и суррогата истории! Как будто снова начинается информационно-психологическая война. От этого все пострадают — и правые, и левые, и даже либералы. Жестокость Ижемского восстания, изуверство карателей Колчака и красный бандитизм — это тяжелая болезнь революции, которая может вспыхнуть и дать метастазы во всех общностях нашего нынешнего кризисного общества. В советское время эту болезнь лечили, а больных реабилитировали — и амнистиями, и условными приговорами, и забвением.

Некоторые авторы считают, что приговоры судов над партизанами, милиционерами и партийными и советскими работниками — участниками «красного бандитизма» — были слишком либеральными и даже приговоренным к расстрелу наказание смягчали до «расстрела условно на срок 1 года». Сегодня, на мой взгляд, трудно взвесить меру этих приговоров. Время было важным фактором. А.Г. Тепляков пишет: «Бывали, правда, случаи подчёркнуто жёсткого отношения к бандитствующим коммунистам, но они относились к более позднему времени. Например, рассмотрев 27 марта 1924 г. дело Жирова и Нежданова, организовавших в 1921 г. “подпольную ЧК” и обвинявшихся в расстрелах и грабежах, Сиббюро указало суду “не останавливаться перед вынесением высшей меры наказания”, а по итогам процесса постановило “настаивать перед ЦК РКП о приведении приговора в исполнение”» 224.

Реально, с самого начала НЭПа одной из главных была программа перехода от « революционного правосознания » к нормальной правовой системе со стабильными юридическими гарантиями. В острых дискуссиях резко возросла роль прокурора как стража революционной законности (эпитет « революционная » был вскоре тихо забыт). 6 февраля 1922 г. были упразднены ВЧК и ее местные органы. Все дела о преступлениях подлежали рассмотрению судами, административные органы лишались судебных полномочий. 25 мая ВЦИК принял «Положение о прокурорском надзоре». На него возлагалось, в частности, непосредственное наблюдение за деятельностью следственных органов, а также за деятельностью ГПУ. 31 октября было принято «Положение о судоустройстве РСФСР», упразднившее общие ревтрибуналы.

После окончания войны и спада волны бандитизма численность заключенных стало быстро сокращаться, хотя еще не остыли страсти после семи лет войны. На 1 января 1925 г. общее число лиц во всех местах заключения в СССР составило 144 тыс. человек, на 1 января 1926 г. 149 тыс. человек. Для сравнения: в 1905 г. в местах заключения России находилось 719 тыс. заключенных, а в 1906 г. 980 тыс. До срока в середине 20-х годов условно освобождались около 70% заключенных. Пополнение мест заключения было 30-40 тыс. человек в год (сравним: в 1996 г. к лишению свободы было приговорено 560 тыс. человек).

По опубликованным за рубежом данным, предоставленными антисоветской эмиграцией, в 1924 г. в СССР было около 1500 политических правонарушителей, из которых 500 находились в заключении, а остальные были лишены права проживать в Москве и Ленинграде. По многим признакам можно было понять, что стресс населения уже в 1922-23 гг. стал ослабевать.

А сейчас нынешний поток публикаций о мятежах и бандитизме пугает даже не бессмысленным реваншизмом, а распадом логики. На сайте «Белая гвардия» выложена большая статья, прославляющая Ижевское восстание. Есть общность приверженцев к Белому движению, их право. Но смыслы разных абзацев статьи между собой не стыкуются — это и вызывает тревогу. Вот пара фрагментов: