Александр Котиков - Записки военного коменданта Берлина

Первый вице-президент Роберт Зиверт спросил Гюбенера, что это не основание для такого именно ухода от решения вопроса. Президент отмолчался.

Звонит Бернгард Кеннен:

— Приезжай, жена сварила кофе.

— Откуда у тебя кофе?

— Приезжай, так надо!

Через полчаса мы сидели в квартире Бернгарда Кеннена и ломали голову, почему так повел себя Гюбенер.

Пришел всеведущий Роберт Зиверт. Думаем втроем. Зиверт высказал опасение, что на президента надавили дружки с Запада, а то и свои апологеты прусских помещиков, может быть и сами они. Как же быть — первое сентября? Времени осталось очень мало. Пришли к выводу, что противники не так-то сильны и уж, конечно, непопулярны в народе.

Решили попробовать убедить Гюбенера. Мы верили, что он нестойко держится этих позиций. Надо знать, кто пригрозил ему. Беседу взял на себя Бернгард Кеннен.

В то утро в Галле приехал политсоветник В. С. Семенов. Обсуждаем втроем, с нами был еще В. М. Демидов. Есть один вариант. Его следует обсудить, я не знаю, реален ли он. У Гюбенера в нашем плену находится сын. Возможно поговорить с ним с этих позиций? Семенов сказал, что такой вариант возможен, но он позвонит вечером. Были и другие варианты, и Гюбенер перестал бы упираться, но мне хотелось сделать старику и нечто приятное. Люди есть люди, а родители тем более. Вскоре позвонил В. С. Семенов. Он подтвердил, что действительно у нас в плену находится Гюбенер, и недалеко от Москвы. Он может быть по нашему требованию доставлен в Галле, его родителям, по нашей просьбе.

Я был дома, на обеде. Мимо моей квартиры прошел профессор и направился прямо к нам. Я его встретил, поздоровался и пригласил к обеду. Гюбенер попросил разрешения пройти к себе домой, кое о чем переговорить с женой и тут же вернуться. Я пригласил их вдвоем отобедать. Он согласился. Не прошло и пяти минут, пришла чета Гюбенер. Мы их поприветствовали и пригласили к столу.

Профессор Гюбенер встал в торжественную позу, вынул из бокового кармана бумагу и передает ее мне.

— Господин генерал! Я выполнил свой долг президента и немца-патриота, вот вам подписанный Закон о земельной реформе.

Это было 3 сентября, на второй день после выступления Вильгельма Пика в г. Кириц.

— Я хочу сделать для вас приятное сообщение. Ровно через месяц я вручу вам в Галле вашего младшего сына. Наше правительство решило досрочно освободить его из плена.

Оба Гюбенера стоя выслушали это сообщение.

Сели обедать и отметить этот акт президента. Профессор отпил половину бокала вина и, садясь, заговорил, говорил с подъемом, с восторгом, с пониманием всей важности совершенного им исторического акта.

— Вы знаете, господин генерал, как я ненавижу помещиков. Ведь каждый метр дорог, построенных мной, проходил по их землям, цена той земли окупалась налогоплательщиком. И не это главное, главное состояло в том, что он стоял на пути дорожного и городского строительства. Откроюсь вам, я хотел, чтобы реформу начали из Бранденбургской провинции, этой цитадели прусской помещичьей империи, хотя у нас их не меньше, и наши не менее отвратительные. Но… пусть бы другие начали. Ну, раз так случилось, и реформу решили начать с нас, пусть так и будет. А что с помещиками надо кончать, этот вопрос решен историей безвозвратно.

Я как сейчас помню этот обед 3 сентября 1945 года. Я взял со стола салфетку и карандашом написал на ней слова… и передал жене профессора. Старушка расплакалась, принимая от меня эту салфетку с надписью.

Кроме Гюбенера закон был подписан вице-президентами Р. Зивертом, Тапе, профессором Хюльзе и Ланом.

Теперь пошло все проще. Нам на встречу стремительно метнулась сама жизнь. В тот же вечер еще раз встретились с Бернгардом Кенненом и Зивертом. Еще раз уточнили наши тактические шаги.

Вечером на прогулке, которую регулярно совершал президент, я встретился с ним. Он неожиданно предложил мне поехать немного отдохнуть в Гарц, к его давнишнему приятелю — егерю. Предложение было прямо-таки кстати.

— Подождите меня здесь. Я позвоню в Гарц, к приятелю.

Вскоре он вернулся, сияющий от радости.

— Все в порядке. Если вы не возражаете, мы можем в 11.00 завтра выехать и пробыть там весь следующий день.

Я согласился. Ружья и снаряжение собирал я, еду тоже. Маршрут намечал сам Гюбенер. Я заинтересовался, почему он избрал такой именно маршрут. Он ответил, что так надо и так проще добраться к цели. Машины были готовы, и мы тронулись. В его машине были сложены вещи, в моей сидели мы и с нами переводчик и адъютант Дружченко.

Вскоре на пути к Ашерслебену я заметил большую толпу. Президент попросил остановить машину. Он должен узнать, что случилось.

— Передрались из-за дележа земли, — шучу я.

— Нет, тут что-то другое.

Остановились. Подошли крестьяне, взяли под руки президента и понесли его к трибуне. Старик взошел на импровизированную трибуну, и кто-то из организаторов предоставил ему первое слово. Гюбенер смутился, не зная, что сказать, а мужики просили его просто рассказать о Законе, который им подписан. Речь была недолгая, но принята с аплодисментами и криками «Ура!». Но этим дело не окончилось. Он сошел с трибуны и вместе с мужиками подошел к плугу с парой лошадей, выпрямился и говорит мужикам:

— Я понимаю, вы хотите, чтобы я провел первую борозду на этой помещичьей земле? Извольте.

Он со знанием дела взялся за плуг и повел борозду. Правда, лошадей вел по строгой прямой один пожилой мужчина. Он держал речь, проводил борозду, а кинооператоры и фотокорреспонденты усердно щелкали затворами. На том церемониальная процедура была закончена, профессор распрощался с крестьянами, и мы тронулись в путь, в Гарц, нигде не останавливались до самой егерской дачи. Садясь в машину, президент, как бы подводя черту, довольно воодушевленно сказал:

— После как сказано «А», надо говорить «Б». Вот это я и сделал.

Охота охотой, а дело делом. Вечером сидим в большом охотничьем холле, украшенном разного рода трофеями — головами зубастых кабанов, оленей с красивыми рогами, коз, фазанов. Я, между прочим, спрашиваю президента, как можно разрешить одну земельную трудность. Для удовлетворения перемещенных лиц недостает пяти тысяч гектар земли, не следует ли поискать их у нас в провинции?

— У нас, господин генерал, земли такой больше нет, а все, что было, разделили, все распределили.

В советскую зону перемещалось около 5 млн немцев. Многие из них по прибытии в нашу зону получали землю, сельскохозяйственный инвентарь, тягловую силу, скот, посевной материал и жилье за счет помещичьих строений. Какую-то часть перемещенных должна была приютить провинция Саксония-Анхальт.

— А что если посмотреть все лесные угодья с точки зрения их общественной и экономической пользы и малопродуктивные угодья свести и землю передать перемещенным лицам?