Александр Котиков - Записки военного коменданта Берлина

Это заметно расходилось с тем, чего ждали мы сами и о чем никто вслух не говорил. Нам казалось, что за СЕПГ проголосуют где-то около 25 процентов избирателей. Когда вместе подумали, обсудили прогноз Вильгельма Пика, пришли к выводу, что старик прав.

Ночные часы тянулись ужасно медленно, но стрелки неумолимо наползали на роковую шестерку. С 6.00 начинали работать избирательные участки. Звонки из районных комендатур трещали непрерывно. Они приносили вести об общем фоне, сложившемся в последнюю минуту перед голосованием. В одном районе расхулиганился какой-то подвыпивший журналист из западной газеты, в другом районе схватили за руку пытавшегося поджечь урну на избирательном участке. Инициатор тоже из тех краев Западного Берлина. На окраине в Советском секторе один смельчак был задержан при попытке выкрасть урну с избирательного участка. Что любопытно, что все диверсанты, если их так можно назвать, люди были пришлые и, как правило, предварительно получившие гонорар за диверсию.

Избиратель не утруждал себя, не спешил к урнам, как это уже принято у нас, в СССР. Начало основного потока избирателей пришлось на 10.00. К избирательным урнам шли вначале одиночки, преимущественно старики и старухи. Потом, к 12.00, пошел основной поток избирателей. Но к 18.00 голосование почти закончилось. Одиночки тянулись допоздна. Но предварительные итоги стали известны уже к 20.00.

Большая комната, где собиралась всякая информация по ходу выборов, походила на оперативную группу штаба армии во время большой операции. Звонили телефоны, сновали люди, принимались короткие устные доклады. До смерти уставшие примостились в углу, на стуле, сладко спали.

Дежурный доложил, что в районе Митте тяжело ранен какой-то американец при очень странных обстоятельствах. Наш патруль задержал американскую машину «джип» с тремя военными вместе с водителем. Наш патруль сел в эту же американскую машину и приказал следовать в Центральную комендатуру. Шофер включил мотор и развил большую скорость, и на такой-то скорости нашего патрульного выбросили из машины. Солдат вскочил и дал выстрел по уходящему от него «джипу». Машина остановилась, патруль подскочил к машине и заметил раненого. Он быстро скомандовал следовать к Центральной комендатуре, как самому близкому месту происшествия. Наша медслужба установила, что рана смертельна. Вызвали представителя из американской военной комендатуры. Полковник, который по приезде к нам обследовал все, как следует, выслушал по свежим следам доклад нашего патрульного. Был составлен акт. Полковник признал виновным американского офицера и подписал такой акт с возложением вины на погибшего.

Как бы там ни было, а случай омрачил обстановку. Акт составили. Вину возложили на погибшего, а человек-то погиб. Потом на заседании Контрольного совета генерал Клей сделал заявление, что в Советском секторе был убит 20 октября его племянник. Советский представитель в УС представил акт, где американский представитель принял вину на погибшего. На том дело и окончилось.

Я и Матерн стояли у окна на втором этаже. Оба глядели в окно, и каждый думал свою думу. Я заметно волновался, больше, чем Матерн. Я переживал этакое положение впервые в жизни. Матерн был внешне спокоен. Он не был новичком и видывал не такие виды за свою жизнь.

— Я вижу, — говорит Матерн, — ты думаешь, что можно ждать в конечном итоге? Я тоже думаю об этом. Поймут ли, оценят ли берлинцы все те муки, которые перенесла Германская компартия, все те жертвы за всю свою историю, отдавая все свои силы развитию революционного самосознания германского рабочего класса? Да и надо ли так ставить вопрос? Все же выборы и революционное самосознание рабочего класса — вещи разные. Можно ли предъявлять берлинскому обывателю претензии в данном случае? Наверное, нет. Обыватель, как правило, руководствуется сиюминутными соображениями и интересами, обидами, огорчениями, которые сейчас определяют его бытие. Память обывателя коротка. Он не способен на глубокий анализ уже свершившегося за минувшие десять лет. Он будет голосовать за самые цветистые лозунги, в которых, пусть нарочито нереально, выражены его чаяния.

Теперь, когда я пишу об этом периоде, мне припомнилась первомайская демонстрация в Берлине в 1948 году. Тогда СЕПГ и профсоюзы Берлина организовали восьмисоттысячную демонстрацию трудящихся Берлина под лозунгом «Единство Германии и Берлина!». Тогда это был самый жгучий вопрос для всех немцев: «Сохранить единую Германию», «Единство рабочего класса». И в то же утро провели свою демонстрацию социал-демократы Западного Берлина. Местом демонстрации избрали площадь у Рейхстага. А лозунги какие? «Свобода и хлеб!» На ту демонстрацию собрали при помощи сотен американских автомашин, при помощи угроз предпринимателей только 50 000 демонстрантов. Лозунги выражали глубокую озабоченность пролетариата Германии за судьбу родины. В пору самого острого разброда в умах людей рабочий класс, в своей массе, все же ищет основной путь к решению коренных вопросов. Хотя в то же время обыватель предпочитает искать чаще всего путь к своему маленькому счастью, не задумываясь, что оно лежит на главных магистралях борьбы за коренные вопросы народного счастья, на магистралях победы рабочего класса в борьбе за власть.

В самом деле, можно ли было ждать потрясающих результатов в выборах для СЕПГ, которую в Берлине прозвали русской партией? А ведь русские разгромили фашистскую военную машину и покончили с гитлеровской Германией, а с поражением фашизма пришли и все беды для обывателя, связанного накрепко с частным интересом германского капитализма, от которого он сам страдал не менее, чем все другое население страны. Можно ли ждать больших успехов на выборах 20 октября от населения германской столицы, которое более полувека с разных сторон попадало в состояние антисоветского угара. Полвека ему вдалбливались в голову идеи антисоветизма, антикоммунизма то социал-демократами, то фашистами. Немецкое население было поразительно искаженно информировано о Советском Союзе. Одним словом, большинство на выборах получили социал-демократы. А кто они? Задавал ли себе вопрос немец перед тем, как опустить бюллетень в урну? Нет, конечно. А если бы и задал такой вопрос, он не был готов на него ответить. Для этого нужно думать, припоминать все мерзкое, что делали на протяжении германской истории в отношении немецкого народа, все муки, которые перенесли из-за них, именно из-за них, немецкие люди. А на такой подвиг обыватель не был способен, он просто не был для этого приспособлен.

Да и наши мероприятия в это время были настолько громоздки, настолько долговременны, что сработать сиюминутно не смогли. Реакцию на них следует ожидать, и она придет, придет обязательно, несколько позже, когда люди увидят их действия в натуральную величину. Но это будет тогда, когда выборы станут пройденным этапом.