Петр Белоусов - Царь и Россия

Приведенную выше мысль Государь впоследствии подтвердил Палеологу:

«Да, это был для меня тяжелый час. Я думал, что Господь меня покидает и что нужна жертва, чтобы спасти Россию… Я знал, что в эти минуты Вы меня поняли, и я этого не забыл» (T. II. С. 216).

За этот период генерал Вильямс так характеризует Государя:

«20 февраля 1916 года. Государь тут (в Ставке) очень популярен среди союзных генералов, что очень хорошо, так как в других штабах полны критического к нему отношения» (С. 80).

И это немудрено: чем ближе стояли к Государю люди, тем справедливее они его ценили…

«Он всегда так преисполнен хорошего настроения, — далее пишет Вильямс (17 марта), — и так чист душой, что с ним нельзя не быть хорошо настроенным. Это удивительный характер для человека, который должен быть так озабочен и у которого столько тревог на душе, и я уверен, что это имеет хорошее влияние на окружающих» (С. 83).

А тем не менее революция подготовлялась…

Желая уяснить себе создавшуюся обстановку, французский посол пожелал лично убедиться в том, что делалось в кругах оппозиции, для чего встречается в нейтральном доме с Максимом Ковалевским, Милюковым, В. Маклаковым, Шингаревым — «цветом либеральной партии», — находившихся в тот момент в подавленном настроении, в виду полученных сведений о предстоявшем роспуске Думы.

Свои впечатления от этой встречи он формулирует так:

«Понимание общих идей и познание политических систем недостаточны для управления людьми, надо обладать еще сознанием действительности, интуицией возможного и нужного, быстротой решения, твердостью в принятом решении, разумением народных страстей, обдуманною смелостью — всеми теми качествами, которыми кадеты, невзирая на их патриотизм и их добрую волю, как мне кажется, лишены…»

Тем не менее, эти люди тянулись к власти и было известно, что они уже распределяли между собою портфели. Палеолог понимал всю опасность положения и умолял расточать кругом себя советы терпения и благоразумия, приводя слова одного из вождей монархической оппозиции времен июньских дней 1848 года: «Если бы мы знали, как тонки стенки вулкана, мы бы не вызывали извержения…» (T. II. С. 75) [381].

Уроки истории остались глухи… Оппозиция вызвала извержение, поглотившее и их, и Россию.

В сентябре Союз земств и городов постановил решение, заканчивающееся следующими словами:

«Более чем когда-либо русский народ принял непоколебимое решение продолжать войну до победы в полном единении с нашими верными союзниками. Однако на пути к победе стоит зловещее препятствие, заключающееся во всех старых пороках нашего правления, то есть в безответственности власти, отсутствии всякой связи между правительством и страной и так далее. Коренная перемена настоятельна. На место нынешних правителей нам нужны люди, облеченные общественным доверием… Работа Думы должна быть немедленно возобновлена…» (T. II. С. 80) [382].

А между тем, когда Союз земств и городов видит в возглавляемом Государем строе «зловещее препятствие» к победе, англичанин, генерал Вильямс, отмечает:

«В вопросе о снаряжении виден некоторый прогресс, без сомнения этому обязаны той энергии, с которой следит за этим важнейшим вопросом Государь» (С. 73).

Жест Государя в сторону общественности, выразившийся в увольнении так называемых реакционных министров и назначении на их место более либеральных, уже не удовлетворял Львовых и К°; дан был палец, надо было схватить и руку, а главное портфели, и созвать Думу вовсе не для производительной работы, а чтобы при ее посредстве революционировать страну речами вроде вышеприведенных выступлений Аджемова и Чхенкели. Оппозиции тоже нужно было уверить общество в полной непригодности правительства, чтобы забрать в свои руки наиболее жизненные интересы страны и армии и, пользуясь этим, захватить власть.

Вот что говорит по этому поводу весьма симпатизирующий общественности Легра:

«С того времени всякая ассоциация частных лиц, признавшая себя достаточно сильной, стремится в своей длительности заменить правительство, признаваемое неспособным. Нет сомнения в том, что если патриотический порыв лежит в основании этих учреждений, то задняя политическая мысль не замедлит в них замешаться» (С. 69).

А между тем в самой общественности тоже не все было благополучно, о чем свидетельствует тот же автор:

«Один генерал говорил мне, что он прибыл сюда (на фронт), чтобы сделать обширное расследование об „окопавшихся“, главная организация которых находится в Минске и в земском Союзе. За различные суммы устраивают призывных крупного собственника в качестве сапожника в гражданской мастерской, работающей на армию, студентов — в кузнице или булочной. Таких насчитывают до 70000 человек. Вместе с тем, здесь тайно распространяется энергичная революционная деятельность» (С. 149).

Вот кому давала приют пресловутая общественность и чем она занималась, дерзая величать власть «зловещим препятствием» к достижению победы!

Вновь назначенные либеральные министры, увлекшие за собою и остальных, подали Государю записку, в которой указывалось, что «совесть не позволяет им более работать с председателем Совета Горемыкиным». Это заявление вызвало сильное неудовольствие Государя, который в Могилеве «сурово обошелся с лицами, подписавшими записку. Он объявил им резким тоном: „Я не допущу, чтобы мои министры заключали стачку против моего председателя Совета. Я заставлю всех уважать свою волю!“» (Палеолог. T. II. С. 82) [383].

Известно, что Государя упрекали в двоедушии и в отсутствии решимости высказывать свое неудовольствие людям в лицо: приведенный случай приводит к иному заключению.

Происходит изменение в составе министров. Эта перемена приводит к весьма интересной беседе Палеолога «с ультрареакционером», старым князем X., который говорит: «Прогрессисты, кадеты, октябристы предают существующий строй и лицемерно ведут нас к революции, которая, впрочем, сметет их в первый же день, так как она пойдет много далее, нежели они полагают; она превзойдет в своих ужасах все, что когда-либо имело место. Не одни социалисты будут торжествовать, мужик тоже вмешается в дело. А когда мужик, который имеет такой кроткий вид, срывается с цепи, он становится дикарем. Увидят времена Пугачева. Это будет ужасно. Наш единственный путь к спасению — это реакция… да, реакция… Самодержавие судится по описаниям наших революционеров. Там (за границей), не знают, что Россия и самодержавие нераздельны. Цари основали Россию. И наиболее суровые и немилосердные были наилучшими. Без Иоанна Грозного, Петра Великого, без Николая I не было бы России. Русский народ — самый покорный, когда он строго управляем, но он неспособен на самоуправление. Лишь только ослабляют повод, он впадает в анархию. Русский народ нуждается в хозяине, хозяине неограниченном: он идет прямо только тогда, когда над его головою железная рука. Малейшая свобода его опьяняет. Вы не измените его природы: есть люди, которые пьяны от одного стакана вина. Мы, может быть, восприняли это от долгого татарского ига, но это так. Нами никогда не будут управлять по английскому способу. Нет, никогда парламентаризм у нас не укрепится».