Петр Белоусов - Царь и Россия

Радикальное общество это видело и, не касаясь экономических причин, отстаивая общину, твердило о спасении — в конституции, сознавая, что именно в общине народится деревенский бунт, без которого городская вспышка, как в 1905 году, будет безрезультатна. Отсюда — борьба и ненависть к Столыпину, ряд покушений и убийство. Отсюда ненависть к поместному дворянству, знавшему правду.

Но не этим одним исчерпывается история отношений общества ко всем начинаниям Государя Николая II: в знатных верхах Петербурга издавна повелась борьба против всяких «новшеств» и земельных реформ; борьба против переселения, расселения, против развития земельного и иных кредитов. Владельцам латифундий, живущим в Петербурге (из 36 млн. десятин двор, земли 700 владельцев имели 20 млн. десятин), нужны были сельские рабочие и дешевые руки.Это корень их интересов, а последствия падения общины — переселение, расселение и прочее — сократило бы многочисленную и дешевую рабочую силу. Отсюда многолетняя защита общины в Государственном Совете и в составе бюрократии. Отсюда пренебрежение к поместному дворянству, уездному земству и Особому совещанию. Отсюда скрытое недоброжелательство к Столыпину. Отсюда издавна чинимые всякие препятствия переселению, расселению и прочему. За двадцать лет Государственный Совет восемь раз высказывается против земельной реформы и переселения, и министерство внутренних дел ведет переселение спустя рукава и саможе своим земским отделом [154]в течение 20 лет тормозит его.

Безземельная интеллигентная бюрократия мыслит по руководству радикалов, за общину: она безразлична к сельской жизни или ничего не смыслит и прислуживается перед знатью во имя карьеры.

Так длилась при трех Государях защита социалистической крепости — общины. На долю Государя Николая II выпало покончить с ней. Его лучший министр был снят с пути, и нерешительно надломленная община продолжает нести свою службу врагам рода человеческого, умерщвляя чувство собственности, права и труда.

Нельзя, однако, не предвидеть, что надлом в роковом общинном начале, совершенный с опозданием на полвека Государем Николаем II, и очевидность выгод хуторского и личного владения не пройдут даром, и в той же общинесамотоком забродит природное и непобедимое ничем чувство собственности и личности, и в ней же, наперекор всем идиллиям одних и подлым умыслам других, будут пущены корни народного непреодолимого желания к свободе, труду и личному достатку. Рано или поздно народ самразобьет общину… если, что будет неудивительно, не покончат с нею сами социалисты-большевики, введя институт собственности.

В истории «расхищения самодержавия» пример упразднения работ Особого совещания 1901 года и сокрытия от Государя правды — один из разительных. Показателен он и в смысле той пропасти, которая залегла между землей и городом. То был первый за сто лет голос земли, и Петербург заглушил его от Царя — по «ведомственным» соображениям и по духу злой интриги, царившей в обществе.

Что была для бюрократии Россия? Сельское хозяйство? Жизнь текла мирно. Деньги нужны были для убыточной промышленности, на уплату процентов займов, на скрепление европейских сношений. Община лежала грузом на главном сельском производстве страны, грузом на свободе труда, на всем государственном хозяйстве,мы отставали только ради нее [155], и полвека бюрократия из-за оппортунизма и лени, а общество — по злому умыслу — оберегали это сокровище, доказывая монархам важность сохранения фискального аппарата, славянское ее начало, отсутствие средств для земельной реформы, недостаток межевых чинов и прочее.

Возможен вопрос: но оба Государя не могли не знать доводов против общины? Знали, и оба стремились начать реформу, но каждый раз дружный хор бюрократии авторитетно убеждал: о несвоевременности «ломки» строя, об опасности от будущего пролетариата, опасности сокращения рабочих рук на местах в имениях, о невозможности перехода на частное владение за отсутствием кадастра, а главное — за недостатком средств для осуществления этой «грандиозной» реформы! В эпоху освобождения крестьян под знаком отсутствия кадастра и межевиков торопливо строилось на общине освобождение крестьян (см.: Кошелева, Н. Семенова — труды редакционных комиссий), и борьба около общины шла до 1905 года, когда вред ее стал очевиден, а «земля» стала лозунгом революции. Ценою крови решилась участь общины, но враги государства спохватились и начали вновь ее защищать и восстановлять.

За посягательство на общину пал Столыпин, и началась спешная подготовка к 1914 году.

Но взяв на себя правильное устройство хозяйства сельского населения законом1907 года, Государь НиколайII не останавливался уже ни перед чем, чтобы довести его до конца в свое царствование.

Интернационал ответил ему войной и революцией.

Судьба России решалась на полях посевов и в неоглядных степях, сознательно забываемых бюрократией и обществом.

С критикой бюрократии следует быть осторожным. Она существует везде, и развитие бюрократического духа в республиканских странах несравненно значительнее, чем в монархических, да и огульное нападение на бюрократический строй прежде всего бессмысленно.

Однако в истории нашей бюрократии есть свойства, совершенно отличные от других стран.

Наша столица, будто нарочно занесенная на край страны, скапливала в себе совершенно особый слой общества: привилегированный, замкнутый, неподвижный, но оказавшийся неотверделым. До половины XIX века слой этот исходил из дворянства. Земля «из службы еще не выходила», но с половины века всякая живая связь бюрократии с подлинным поместным дворянством утрачивается, и в рядах бюрократии оказалось огромное большинство недворян или дворян безземельных. Бюрократия, совершенно пренебрегая интересами первого сословия как сельских хозяев, продолжает существовать под знаком этого сословия и предусмотрительно старается, когда это выгодно, это подчеркивать, а когда надо — отрекается от него. Петербургская чиновная и придворная бюрократия играет все время двойнуюигру, она составляет издавна особый класс и, связываясь кое-какими нитями с местами, пользуется при случае дворянством, не неся перед ним никакой ответственности, и своей экономической политикой приносит ему вред. Отсюда — ложное, маскированное положение бюрократии и перед Царем, и перед дворянством, и перед интеллигенцией, с которой она, за малым исключением, с 1905 года составляет одно целое.

Весь XVIII и XIX век служилый класс авторитетен в народе — непоколебимым обаянием самодержавной власти. Раньше, при малочисленности местной бюрократии, страна жила предоставленная сама себе,и западная «культура» начинает в нее вводиться лишь с проведением почт, телеграфа, сообщений и сношениями с центральными ведомствами.