Петр Белоусов - Царь и Россия

С этой эпохой совпадает и оскудение центра.

Бюрократия из Петербурга начинает вмешиватьсяв жизнь страны по западным методам. Вмешиваться за счет былой свободы и значения местной власти и авторитета провинции. С этой эпохи прямого вмешательства должна возлагаться на бюрократию полная ответственность за ход истории.

Бюрократия, ревнивая к влиянию земства, берет на себя задачи опеки над народом, но выполнить своих целей не может, не имея ни сил, ни знания, ни патриотизма, ни сплоченности. Цель — оевропеить русских и обрусить окраины, провести начало капитализма и одновременно сохранить общину и «кое-что» бытовое — создает хаос понятий, и жизнь народа все глубже запутывается. Условия, этно- и географические, и социальные нашей страны так неимоверно различны с другими странами, что все западнические приемы и трафареты не оставляют никаких следов в жизни народа. Делается не то, что надо,и Россия Державина и Гоголя остается все той же, только здоровый дух ее быстро утрачивается.

Если кто и работает удачно, то только уездное земство.

Имея в своей среде до второй половины века целый ряд крупных государственников одной школы и круга и продолжая опираться лишь на авторитет Царя, бюрократия была в силах творить и помогать Государям медленно, но идти вперед. Со второй половины века физиономия бюрократии резко меняется, численно растет, и в близкие круги около Монарха вливаются новые элементы, типа интеллигентского, бесцензового, наемного. Служба «не за страх, а за совесть» сменяется в частых случаях службою за страх и против совести. Мелкие хищники — городничие — сменяются финансовыми хищниками центра.

Бюрократия берет на себя больше, чем может и смеет: она упорно держится Царскою властью, но начинает присваивать ее прерогативы в мелких вопросах, создавая свои чиновно абсолютные права, злоупотребляя Царским именем, и целой системой «расхищения самодержавия» постепенно размыкает власть от народа. Ни в одном случае, до самого 1917 года, бюрократия не сознает публично своих ошибок, слагая каждое свое действие на Высочайшую волю и, опираясь на эту волю, ищет опоры и в обществе, не сознавая изменнической сущности такой игры.

Отсюда создается право справедливого осуждения нашей бюрократии.

И теперь, когда по сравнению с творящимся в России былая бюрократия морально кажется идеальной, это право обвинения остается в полной силе и вырастает, так как действо правящего класса последнее полстолетие неукоснительно влекло к совершившемуся. Историк должен будет лишь строго различать эпохи и личный состав чиновного класса этих эпох.

Замыкаясь и ревниво оберегаясь от чьего-либо влияния извне на Власть, бюрократия сама, без «местной» помощи, справиться с хозяйством и с порядком управления не может и меняет то и дело курс политики истерически.

Самоуверенно утверждая, что «l’état c’est nous» [156], класс этот дает в иных случаях право называть самодержавный строй бюрократическим, и радикалы бьют в слабые места не бюрократию, а власть, и осуждают не бюрократию, а строй, связывая действия чиновников с волею Монарха. Бюрократия отталкивает от себя и приверженцев монархии, видящих расхищение царской власти, и укрывательство за ней — нередко беззакония и попустительства. Состав бюрократии к XX веку играет решающую роль. Начиная с некоторых придворных и кончая канцеляриями, в среду правительства допущен вход ряда авантюристов и массы либеральной интеллигенции. В 1905 году чиновники смешались с улицей и смычка с обществом становится физической. Еще недавно гордая и независимая бюрократия и общество, нападающее на бюрократию, составляют одно, — объединяясь в гостиных, канцеляриях, ресторанах и на улице. Военное общество сливается с гражданским, и многие мыслят с ним заодно. Под видомборьбы к 1917 году общество сливается с бюрократией.

С конца 1890-х годов своей двойственностью, своей видимой для всех мелочной, местнической, внутриведомственной и с провинцией борьбой — правящий класс сам дает право себя порицать и не щадить, и не умея защитить ни себя, ни власти, во имя самозащиты нападает на власть.

Облагораживая служилый класс, встает фигура Столыпина, защищающего жизнью Царя и Россию, и тем ярче для истории выступают бесцветные тени остальных.

Наш правящий класс, не в пример всем другим странам, всемобязан Государям: почестями, арендами, пенсиями, заботливым расположением монархов, и мы уже знаем, как в 1917 году заплатит им за это знать и бюрократия.

И те несколько консерваторов, которые выступают в слабо читаемой консервативной печати, видя ход событий к распаду, до 1900 года отстаивают силу правительства, верят еще в нее, но, убеждаясь с этой эпохи в его бессилии, оппортунизме, попустительстве, ошибках и в непризнании здоровых желаний и мыслей крестьян и местных людей, а главное — в неспособности защитить Монарха и строй, самые благонамеренные вынужденына выступление против бюрократии, и этот класс по своей вине теряет последних защитников. Теряя авторитет, не имея корней в народе, бюрократия сдвигается в сторону радикалов.

Щадит правительство и осторожно в своих обвинениях, во имя верности к Монарху, — одно поместное дворянство, но и его голос будет и замолчан и заглушен тем же ревнивым правящим классом.

Бюрократия не дает сомкнуться силам, верным Государю.

Нельзя отрицать, что как в обществе, так и в бюрократии были люди, выдающиеся по труду и знанию. Такие были, держась старых традиций, оставаясь до конца неподкупными и твердыми. Были и трудоспособные, и достойнейшие, но с 1900-х годов «верный» тип чиновника уходит в тень, старея, не умея догнать запросов нового времени и не сочувствуя политике авантюризма и начавшемуся метанью из стороны в сторону.

В передних рядах Петербурга, не составляя сплоченного ядра, оказываются новые люди. Это даже не класс, а галерея меняющихся во имя карьеры чиновников. Кланяясь на обе стороны, и консерватизма и либерализма, стараясь угодить всем и не угождая никому, они делают политику. Однако делать политику без преемственного планане удалось; за политикой стояла история, которая считалась только с Монархом. Пути же истории всячески загромождались бюрократией и обществом, и история неизбежно должна была в 1905 году временно остановиться.

Новый прирост к бюрократии — парламент— усилил централизацию, подорвал авторитет и живую силу монархии — нагромождение усилилось, и уже с 1905 года Россия, не имея защитников закона, была брошена на путь развала.

Для одних бюрократия конца XIX века — «стена», отделяющая власть от народа, для других — стена, ее ограждающая, окажется плетнем, через который шагнет общество — улица, чтобы покончить с царской властью. То же общество в 1917 году даст «вторую» свою бюрократию — правящую уже без всякой совести и разума во имя революции. Эта бюрократия не сумеет ни властвовать, ни управлять, ни сопротивляться, засядет в Зимнем дворце под защиту женского батальона и кадетов, и бесследно исчезнет за границей.