Петр Белоусов - Царь и Россия

Общественность, и министры, и окружение утверждают, как и в 1917 году, о необходимости переворота, несмотря на то, что страна совершенно спокойна. Неустройство экономическое, вызванное политикой Витте и Плеве, устранялось реформами Особого совещания 1901 года. Труды его еще не были уничтожены. Острых кризисов быть не могло, и государственное хозяйство было устойчиво.

Война при терпении и настойчивости могла кончиться удачно. Не было ничего, что могло бы быть причиной революции. Народ был повсеместно спокоен.

Все было ложью в этой эпохе. Лгут заговорщики, лжет князь Святополк, лжет Витте, лжет печать, лгут и обманывают чиновные.

Перед Государем вставал вопрос: кому верить? Все кругом него утверждало необходимость уступить, идти на перелом истории или ввести диктатуру.

Государь остался покойнее всех, он ждал полгода и Манифестом 18 февраля 1905 года возвестил будущий созыв Государственной Думы.

Государь опирается на старую испытанную императорскую систему управления,завещанную предками, и верит бюрократии. Он защищает свое правительство, идет навстречу преобразованиям. Знал ли Государь несовершенства этой системы? Знал, но ему справедливо казалась непреложной и история, и государственное право, и сила правительства и окружения. И как уже сказано, страна шла вперед, считалась могущественной, и при богатстве были все возможности развивать все производительные и духовные силы народа; податного напряжения никакого нет [187].

Историк не посмеет обвинить Государя в ошибочности его общеговзгляда на положение и не может отрицать его права опираться на систему и предоставление бюрократии инициативы финансового и политического управления. Государь считается с тем, что перед 1905 годом почти весь правящий класс в унисон с обществом утверждает неотложную необходимость представительного строя.

Проверив все доводы, предоставляя той же бюрократии ввести новый закон, Государь вправе ожидать от общества признательности; от министров — охранения в стране порядка и работы; от Думы — творческого дела.

Государь имеет все основания полагаться на верность народа и части общества. Он не знает, что приверженцев защиты монархии и его личности окажется немного, он не знает, что присяга принимается лишь как форма службы. Он не допускает мысли, что кругом него создаются планы разрушения и никто и не мыслит о плане защиты власти и России.

Наступает 1905-й — предтеча 1917 года. Вместо признательности и дела, общественность и Дума отвечают революцией. Заговор, натравив улицу и рабочих, благополучно спрятался. Правительство охранить порядка не в силах, и о спокойной законодательной работе нет и речи. Война неудачна, и печать рвет и мечет против власти. Начат полный поход против монархии. К осени революция в разгаре. Спокойнаядо 1905 года деревня начинает в Поволжье жечь усадьбы (саратовская — первая) [188]. Начались солдатские и фабричные бунты. Забастовка железных дорог. Но к октябрю 1905 года революция всюду утихает. Войска верны, и улица легко усмиряется. После ноябрьских съездов первого в России Союза землевладельцев и монархических организаций в Москве начинается серьезный рост этого движения [189].

Но заговор не дремлет. Со смертью Великого князя Сергея Александровича [190]в окружении Государя, кроме твердого принца А.П. Ольденбургского и еще двух членов семьи, у Государя советников нет. Все окружение растеряно. Государю доложено ложно о ненадежности войсковых частей. Преувеличены бунты провинции. Министры и администрация не умеют справиться даже с утихающими волнениями, и близкие к Государю люди панически требуют от него полной конституции и всех свобод.

Государь верит. Не может не верить большинству. Кругом него паника. Он не может видеть доблестную неустрашимость и распорядительность некоторых губернаторов, как В.Ф. Лауниц. Ему говорят, что правое движение вздорное, и бюрократия делает свое дело: впопыхах, непродуманно Государю подается к подписи акт 17 октября. Дума и свободы даны. Но Государь, изменив текст, оставляет за собой самодержавие.

В этом решении залег глубочайший государственный смысл. Государь сохранил для будущего это живое и неумирающее в России право.

На эту-то его волю немедленно после акта 17 октября и тогда уже совместно с международным заговором (массовый привоз оружия из Англии, Америки и Франции) бешено отвечает последней вспышкой город.

Совершенно потерянный Витте передает права управления Дурново, и этот хитрый и смелый сановник без особого усилия, двумя-тремя военными натисками подчиняет улицу и общество, а деревенские бунты, вспыхнув в трех губерниях, прекращаются сами собой.

Четверо решительных людей остановили бунт 1905 года. П.Н. Дурново в столице, в армии Ренненкампф, в Москве Мин, в провинции и в столице Лауниц. Последние оба — убиты.

О «работах» господ Булыгина и Витте по изданию закона о Думе не стоит говорить, столь мало они значительны и продуманы. Мало примечательно и Петергофское совещание 1905 года [191], доказавшее лишь глубокую рознь, робость и неискренность правящего класса и окружения. Бюрократия сдалась по всему фронту. Ее престиж до некоторой степени спас случайный сановник Дурново, и после него вплоть до 1917 года выступит единственная крупная и доблестная личность — министра Столыпина.

Наступившая эпоха Дум дает обычную картину в истории парламентаризма [192]. Если недовольство прежде бродило в обществе, то теперь оно собралось и получило свой дворец, свой жертвенник-трибуну, около которой возносился всякий злобный, кощунственный вздор, заглушавший единичные голоса разума и дела. Работы некоторых комиссий Думы были почтенны, но пленумы были ристалищами злобных партийных схваток и безудержным глумлением над правительством. При этом последнее, кроме сильной самозащиты Столыпина, проявляет полное неумение защитить себя и власть и не имеет ни убежденности, ни ораторского дарования, ни смелости [193]. Голоса правительства страна не слышит вплоть до 1917 года.

Подпольная пропаганда сменяется «законной», из Думы. Выборгское воззвание и иные выходки кончаются разгонами, выборным законом 12 июня и новой Думой, якобы законопослушной [194].

Однако, как ни сильна пропаганда Думы, как ни разносится она по стране, население, кроме общества и рабочих, не воспринимает ее злых призывов. Больше того: интерес к ней охладевает в силу как бездарности ее лозунгов, так и глубоко мирного духа народного.

Деревня одно время прислушивается к Думе, но с 1907 года занята новым земельным устройством, покупкой земли, благодаря повышениям цен на хлеб, и налегает на работу. Дума блекнет. Надежд на ее творчество нет. Столыпин содержанием своих великолепных речей почти исчерпал программу строительства своего времени, и больше его и глубже сказать было некому. Он опасно медлит лишь с широкой местной реформой по причинам, о которых сказано будет в другом месте.