Андрей Бескурников - Удар и защита

Нам надо въехать в Козин под видом немецкого подразделения. Люки у всех закрыты, за исключением танка Новикова. Наш командир высовывается из башни и кричит:

— Ферфлюхтер русиш швайн!

По движению, которое слышим во тьме, определяем, что мы у шоссе. Оно забито колоннами немецких танков, двигающихся из Козина в сторону Дубно. Гитлеровцы не обращают на нас внимания. Да разве может им, упоенным успехом своего наступления, прийти в голову, что окруженные советские войска отважатся на дерзкий ночной налет?

У Новикова за спиной вспыхнул зеленый сигнальный фонарик — „Внимание“, и наша колонна, повернув, медленно идет параллельно шоссе.

На мой танк кто-то вспрыгнул. Это Новиков, но голоса я его не узнаю — должно быть, от напряжения он говорит с каким-то странным присвистом.

— Вместе с задней машиной пристраивайся в хвост следующей колонны, наблюдай назад, увидишь — горит, бей с тыла к голове.

Соскочив с моего танка, он подбежал к следующей машине. После мне стало понятно внезапное решение Новикова. Он принял его, увидев, что фашисты идут ротными колоннами. Интервалы между ними позволяют нам незаметно для идущих сзади пристраиваться к идущим впереди. Но тогда, стоя у обочины шоссе, я думал только одно: „Скоро ли появится новая колонна, где она, проклятая?“

Такое напряжение, кажется, вот-вот что-то лопнет внутри, как перетянутая струна. Наконец слышу приближающийся от Козина шум. Вот она, эта колонна. Головная машина проходит мимо нас. Мой танк, стоящий у шоссе, может заинтересовать любого немецкого офицера проходящей мимо колонны. От этого не стоится на месте, приказываю медленно двигаться вдоль шоссе. Так и есть: кто-то уже заинтересовался нами. От шоссе наперерез нам бежит человек и машет фонариком: „Стоп“. Мелькает мысль: „Оглушить“. План возникает молниеносно, и в то же время я с ужасом думаю: „А если колонна остановится поджидать офицера?.. Что тогда?..“

Срывающимся от волнения голосом объясняю Никитину, что он должен делать, и этот широкоплечий волжанин, которому тесно в немецкой башне, выскочив из нее с молотком в руке на противоположную от подбегающего немца сторону, уже копается у гусеницы. Я пытаюсь ругать его по-немецки, но горло сжимают спазмы, приходится глотать слова. Подбегает немецкий офицер. Он мне кричит что-то, что — не пойму. Прикидываюсь, что мне мешает шум тарахтящих на шоссе танков, спрашиваю: „Вас? Вас?“ — а сам смотрю на Никитина и думаю: „Ну, дорогой, глуши скорее“. Тот продолжает сосредоточенно бить молотком по кормовой броне. Немец, махнув на меня рукой, направляется к нему. Я вижу, как рука офицера касается плеча моего башнера, стоящего к нему спиной, и в этот момент занесенный молот резко опускается не вперед, а назад, на голову врага.

Офицер упал, не издав ни звука. Взглянув на шоссе, я увидел, что колонна продолжает двигаться, уже проходит ее хвост, и на сердце сразу отлегло, почувствовал себя свободно, как будто вынырнул из страшной глубины.

Круто повернув вправо, мы вышли на шоссе, догнали колонну и пристроились к ней в затылок.

Я оглянулся. По неосторожно мелькнувшему огоньку определил, что сзади идет следующая колонна. Все спокойно. Значит, еще рано. На левой обочине в легковой машине дремлет шофер. „Машина этого офицера. Как хорошо, что он не из колонны, повезло!“ — подумал я и с удовольствием нащупал за пазухой документы, снятые с убитого.

Далеко сзади поднялась стрельба. Я скомандовал:

— Вплотную к последнему танку!

Мы почти уперлись в него пушкой. Стреляю в башню и второй раз вбашню. Танк остановился. Никто из этого танка не выскочил, и он не загорелся. Это меня радует. У нас еще темно, а позади, где стрельба становится все сильнее, уже совсем светло. Мой напарник, следовавший сзади, обходит меня и тоже стреляет. Ему не повезло. Танк, в который он стрелял, вспыхнул яркой свечой, к тому же экипаж успел выпрыгнуть, и, чтобы уничтожить его, пришлось открыть пулеметный огонь. Теперь светло не только сзади, где действует Новиков, — там сплошное зарево, но и тут, около нас. Гитлеровцы уже поняли, что их кто-то расстреливает. В голове колонны началось движение в сторону, паника.

Я выстрелил в немецкий танк, спешивший нам навстречу, но, кажется, промазал, так как только после выстрела моего напарника он съехал в кювет. Эти выстрелы выдали нас. Двигаться по шоссе стало невозможно. Трассирующие снаряды летали вдоль шоссе и с хвоста колонны в голову, и с головы колонны в хвост. Наша машина рванулась на обочину, в темноту лощины. Отъехав подальше от шоссе, мы увидели, что вся колонна, в панике рассыпавшись по полю, спешила назад, в Козин. Два немецких танка, стоявших в отсвете пожара, развернув башни назад, вели огонь вдоль шоссе по своей шедшей им навстречу колонне. Колонна не замедлила ответить. То тут, то там вспыхивали костры. Это веселило Никитина.

— Свои своих бьют! — кричал он.

Я еще раз не удержался — выстрелил. Выстрелил и мой напарник.

С шоссе в нашу сторону тотчас полетели огненный серпантин из пулеметов и красные ленты трассирующих снарядов.

Все-таки нам посчастливилось: гитлеровцы заметили нас, когда Новиков уже дал сигнал отхода. Увидев пулеметные трассы, прочертившие небо сзади влево от шоссе, и зеленые ракеты, мы стали отходить на тихом газу, с пушками, развернутыми назад, преследуемые роем трассирующих снарядов».

Тяжелое то было время.

Танкисты выходили в бой на стареньких «Т-26» и «БТ-7», в одиночку на тридцатьчетверках и «КВ-1» отбивались от вдвое, втрое превосходящего врага. Врукопашную схватывались с немецкой пехотой, кололи штыками, рубили лопатами, били гаечными ключами и ломами.

Подвиг, еще не повторенный никем, совершил, обороняя Москву, лейтенант Лавриненко. За месяц боев он подбил 52 танка противника, несколько орудий, с десяток автомобилей, мотоциклов, раздавил минометную батарею.

Это еще раз говорит о том, какой грозной силой в руках опытного экипажа был танк «Т-34».

А что это была за сила, свидетельствует документ, составленный в канцелярии Третьего рейха:

«Обстрел танка „Т-34“ противотанковыми гранатами давал переменный успех… При стрельбе с фланга наблюдалось, что снаряды даже на расстоянии 100 метров отскакивали от брони… Фугасная граната против ходовой части не действительна. Противотанковый 37-мм снаряд на близких дистанциях не действителен».

Зато генерал Эрих Шнейдер, попробовавший, что значат снаряды тридцатьчетверки, записал:

«Танк „Т-34“ произвел сенсацию. Этот 26-тонный русский танк был вооружен 76,2-мм пушкой, снаряды которой пробивали броню немецких танков с расстояния 1,5–2 тысячи метров, тогда как немецкие танки могли поражать русские с расстояния не более 500 м, да и то лишь в том случае, если снаряды попадали в бортовую и кормовую части танка „Т-34“».