Элизабет Хереш - Распутин. Тайна его власти

Хиония Вернадская ушла от неверного мужа, после чего тот покончил с собой. Из-за постоянного чувства вины она уже находилась на грани безумия. «Я больше не могла спать, — признается Хиония, — и я перестала обращать внимание на свой внешний вид, когда выходила из дома. Даже в церкви я не находила утешения, не могла найти покоя с этим камнем в душе. Подруга посоветовала обратиться к одному человеку, всего лишь скромному крестьянину, который, однако, обладает невероятной способностью успокаивать и утешать. Мне захотелось с ним познакомиться.

Раздался звонок. Человек странной наружности поспешно сбросил с себя пальто и быстро подошел ко мне. Он кладет свои руки мне на голову и произносит: „Даже у Господа среди апостолов был один, который повесился. Каково было ему, так, наверное, и тебе…“ Это изречение поразило меня, насколько бы банально оно ни было, оно было произнесено так твердо и убедительно, что эти слова будто притупили мое горе. Мне хотелось вновь увидеться с ним и излечить мою превратившуюся в лед душу, подобно птице, греющей на солнце замерзшие крылья…

Он помогал мне, объясняя, что я не должна брать на себя вину, и что он взял на себя все мои грехи. А тот, кто от него отвернется, потеряет покой.

Он сумел воскресить меня. Я вновь начала жить. Вернулось мое христианское мышление. Я больше не позволяла себе распускаться, и снова посещала церковь. Меня не покидала идея, что Мастер должен полюбить меня, хотя я не чувствовала к нему никакой симпатии.

Когда родители увидели, что благодаря Григорию я вернулась к жизни, они позволили мне вместе с моим сыном сопровождать его до Покровского. Помимо Григория, в купе поезда еще были одна „сестра“ (так Распутин обычно называл своих почитательниц), я и мой сын. Когда все спали, Григорий перебрался со своей полки на мою и осыпал меня ласками, поцелуями, любовными словами. Я была полностью в его власти, и мне ничего другого не оставалось, как считать, что его поведение, слова и даже поцелуи предназначены только для исцеления моей души и служат лишь внешним проявлением его чистой любви, которой я не препятствовала, следуя своим безгрешным мыслям.

И вдруг — помоги мне, Господи! — он сказал, что я должна пойти навстречу его любви и уступить ему, это останется нашей тайной. Он хочет любить меня, как мужчина, — Господи, помоги мне рассказать это до конца! — и он приказал мне вести себя с ним как жена с мужем и удовлетворять все его прихоти. Он был ненасытен в своей страсти. Я все выдержала, но при этом ужасно страдала и не переставала молиться Богу — он-то знает, что я пережила. Меня охватило страшное чувство. Я болезненно ощутила, что все самое дорогое для меня беспощадно уничтожено. А потом я опять увидела, как покорно Григорий падал ниц в молитве. Тогда мои мрачные ощущения сменились новыми сомнениями, за которые я пыталась зацепиться, пока и они не исчезли. Тогда я успокоилась.

На следующий день я увидела, как он пошел к „сестре“, так он называл своих почитательниц, и втайне помолилась за нее. Но затем он вернулся ко мне, объяснив, что никто так не поддерживал те надежды, которые он питал, и что только я правильно понимаю его. На мои многократные вопросы о том, нельзя ли другими средствами избавиться от страданий, а не так, как он это делает, он каждый раз отвечал отрицательно. „Значит, в отличие от других Божьих людей Вы призваны исцелять нас от того первогреха, на который так падко человечество?“ — серьезно спросила я его. Вот его ответ: „Твое определение мне нравится. Ты сказала правду“».

Распутин был в состоянии, в конце концов, убедить таких доверчивых женщин, как эта, в том, что «удовлетворение низменных желаний — процесс, очищающий от грязных чувств и грехов», который устраняет последнюю преграду на пути к высшему блаженству. Поэтому Хиония и не видит «ничего плохого» в том, что Григорий вместе со всеми ходит в общую баню и позволяет «сестре» мыть свое тело (по принципу, что оскорбление как средство самоуничижения ведет к единению с Богом). Это происходит, по мнению Хионии, «из святых побуждений», как и общий сон в доме у Распутиных, когда он в присутствии своей жены разделял ложе с одной из «сестер» (что вначале привело к борьбе за матрацы, а потом, в качестве наказания, к охлаждению гостеприимства непонятливой хозяйки дома).

Если Хиония впоследствии и отвернулась от своего «мастера», потому что благодаря неоспоримым фактам с глаз ее спала пелена иллюзий, превратив женщину в самую жестокую обвинительницу Распутина, другие его почитательницы продолжали верить в то, что Распутин и правда Святой.

Усвоенная им еще с юношеских времен, в период общения с сектой «хлыстов», проповедь, согласно которой путь к спасению души лежит только через «уничтожение плоти», заставляет многих добровольно полностью перейти в его власть, если при первой попытке их «бесов» изгнать не удается, и они продолжают мешать спасению их душ.

Среди тех, кто не сомневается в утверждениях Распутина, будто бы он сам, своим телом, берет на себя грехи других людей и передает им божью милость, потому что «душа попадает в вечность» только через «уничтожение плотских желаний», находится и Акулина Лаптинская. Он встретился с ней, когда та была монахиней. Акулина увидела в Распутине настоящего духовного наставника и сняла с себя монашеские одежды, чтобы служить своему, почти не умеющему писать, господину не только секретарем. Записи, сделанные ею отчасти под диктовку этого дьявольского мужчины, отчасти по собственной инициативе, позволяют подробно ознакомиться с повседневной жизнью Распутина. А то, что для нее осталось тайным, вскоре стало известно из документов тайной полиции, которая не только покровительствовала Распутину, но и следила за ним.

Вместе с авторитетом Распутина растет и его самоуверенность. Чтобы сойтись ближе с дамами из высшего общества — в этом он отдавал себе отчет — одних простодушных объяснений недостаточно.

Обращение к религиозным аргументам здесь не действовало, как бы убедительно они ни преподносились. Кто бы в этих кругах поверил, что известный епископ Гермоген, и даже царь информированы об используемой Распутиным практике физической любви как средстве самоочищения, в чем он мог так правдоподобно убеждать какую- нибудь робкую служанку? Или что ему ни при каком другом случае, кроме как при совершении полового акта, не откроется видение Святой Троицы, во что бы он мог заставить поверить, например, крестьянскую девушку из своего родного села? Нет, по отношению к образованной даме из общества, которая к тому же имела (корректные) связи с духовенством, Распутин не мог поступать так грубо. Дама, о которой идет речь, пригласила его в свой загородный дом, разумеется, не для того, чтобы найти в Распутине нечто большее, чем собеседника. Религия и мистицизм стали модными темами в петербургском обществе. Для этого и приглашался Распутин.